Это Бог праотцев, Адонай[9], зажег в его сердце сладостно-горькое желание вернуться в Толедо.
В ту пору, когда на андалусских евреев обрушились великие невзгоды, один из его дядей, Иегуда ибн Эзра[10], сумел-таки помочь своему народу отсюда, из Кастилии. Тот Иегуда был военачальником на службе у тогдашнего короля, Альфонсо Седьмого. Он отстоял приграничную крепость Калатраву от натиска мусульман, и тысячи, десятки тысяч евреев, бежавших из аль-Андалуса, укрылись в ее стенах. Подобное посланничество возложено Богом и на него – того, кто был купцом Ибрагимом.
Да, он возвратится сюда, в сей дом.
Его живое, быстрое воображение мигом нарисовало, каким станет этот дом в будущем. Снова бил фонтан, двор тихо расцветал в тени дерев, спокойная, но разнообразная жизнь наполняла пустынные покои, нога ступала по мягким коврам, а не по суровым каменным плитам, по стенам бежали надписи, еврейские и арабские, стихи из Великой Книги, из мусульманских поэтов, и везде слышалось освежающее журчание прохладной воды, и в одном ритме с нею текли грезы и мысли.
Да, таким и станет сей дом, и он вступит в него под тем именем, какое принадлежит ему по праву: Иегуда ибн Эзра.
Он не старался припомнить стихи из Великой Книги, которая отныне заменит ему Коран, – стихи, которые благословят и украсят его дом, пришли в голову сами собой: «Горы сдвинутся, и холмы поколеблются, – а милость Моя не отступит от тебя, и завет мира Моего не поколеблется»[11].
По его губам растекалась безмятежная, блаженная улыбка. Внутренним взором он уже видел надпись с торжественными словами Божьего обетования: черными, синими, красными и золотыми письменами вилась она по верху стен, украшая его спальню. Всякий раз, отходя ко сну, он запечатлеет эти слова в своем сердце, и они же будут приветствовать его по утрам, в минуту пробуждения.
Он поднялся, расправил плечи. Решено, он переберется сюда, в Толедо, поселится в старом доме праотцев, заново отстроив его. Он вдохнет новую жизнь в суровую обнищавшую Кастилию, он позаботится о том, чтобы сохранить мир и обеспечить приют гонимым сынам Израиля.
Манрике де Лара, первый министр, разъяснял дону Альфонсо содержание договоров, согласованных с севильским купцом Ибрагимом; королю оставалось только скрепить их подписью. Королева присутствовала при докладе. В христианской Испании давно вошло в обычай, чтобы супруга государя делила с ним бремя власти; в ее привилегии входило участие в государственных делах.
На столе лежали три документа, в которых соглашения были изложены по-арабски. Договоры были длинные и обстоятельные, и дону Манрике потребовалось много времени, чтобы все объяснить подробно.
Король, похоже, слушал краем уха. Донье Леонор и первому министру пришлось долго и настойчиво убеждать дона Альфонсо, чтобы он согласился принять неверного на службу. Ведь именно по вине этого нехристя королю пришлось пятнадцать месяцев назад подписать столь жесткий мирный договор.
Да уж, хорош мирный договор! Приближенные внушили ему, что договор чрезвычайно выгоден. В самом деле, дону Альфонсо, вопреки всем опасениям, не пришлось возвращать эмиру крепость Аларкос, дорогой ему город, который он отвоевал у мавров в свой первый поход и присоединил к Кастильскому королевству. Сумма на покрытие военного урона тоже не была чересчур высокой. Но восемь лет перемирия! Молодой пылкий король, солдат до мозга костей, просто представить себе не мог, как это так: ему придется ждать восемь бесконечно долгих лет, а неверные тем временем будут похваляться своей победой. И с человеком, навязавшим ему столь позорный мир, он теперь вынужден заключить второй договор, тоже чреватый последствиями! Отныне ему придется постоянно терпеть этого человека рядом с собой, выслушивать его сомнительные предложения! В то же время нельзя было не согласиться с теми доводами, которые приводили умница-королева и надежный друг Манрике: с тех пор как умер Ибн Шошан, старый добрый богатый еврей, становится все затруднительней раздобыть хоть сколько-то денег у крупных торговцев и банкиров, и помочь во всех этих финансовых неурядицах способен не кто иной, как купец Ибрагим из Севильи.