– А в восемьдесят первой суре Корана, где речь ведется о конце мира, пророк говорит: «То, что я возвещаю, – это только напоминание мирам, тем из вас, кто желает следовать прямым путем. Но вы не пожелаете этого, если этого не пожелает Аллах, Господь миров». Как видишь, мой многочтимый друг, и Соломон, и Мухаммад приходят к тому же выводу: Бог и судьба тождественны, или, выражаясь философски: Бог есть сумма всех случайностей.

Наслушавшись подобных речей, дон Родриг приходил в подавленное настроение и клялся себе, что больше ноги его не будет в кастильо Ибн Эзра. Но уже дня через два он снова сидел на террасе под бередящими душу надписями. Иногда он даже приводил кого-нибудь из учеников, чаще всего молодого Беньямина.

Случалось, на ту круглую террасу являлась и донья Ракель. Под тихий плеск фонтана прислушивалась она к неспешной беседе ученых мужей.

Как-то раз, оттого что присутствие Беньямина напомнило ей историю рабби Ханана бен Рабуа, девушка спросила каноника, известно ли ему что-нибудь о том ученом и о его машине для измерения времени. В памяти Ракели прочно засел рассказ дона Беньямина о преследованиях, которым подвергся ученый раввин, и о том, как ему пришлось разрушить создание собственных рук, и о том, как его пытали и сожгли. Дону Родригу не хотелось признать, что ученые претерпевали муки из-за своей учености, поэтому он не включил историю рабби Ханана в свою хронику.

– Я осматривал те цистерны во дворце Галиана, – пояснил он, – это самые обыкновенные цистерны. Сомневаюсь, чтобы они когда-то служили для измерения времени. К тому же мне кажется невероятным, что этого рабби Ханана пытали и казнили. В просмотренных мною актах ни слова о том не сказано.

Молодой дон Беньямин, обиженный тем, что каноник не придает веры его рассказу, возразил пылко, хоть и почтительно:

– Но во всяком случае, рабби Ханан был выдающимся ученым, с этим ты и сам согласишься, многочтимый дон Родриг. Он не только создал отменную астролябию, он также перевел труды Галена[52] на арабский и латинский языки и таким образом донес до нас медицинские познания древних греков и римлян.

Дон Родриг ничего не возразил, вместо того он стал рассказывать о великих целителях первых веков христианства. К примеру, святые бессребреники Косма и Дамиан (кстати, арабского роду и племени) врачевали больных не менее искусно, чем Гален. Недоброжелатели донесли на них, что они христиане. Братьев приговорили к смерти и бросили в море, но ангелы Божии спасли их. Их бросили в огонь, но и в огне они остались невредимы. Их хотели побить камнями, но брошенные камни обратились вспять и побили извергов. И даже после смерти братья совершали чудесные исцеления. Так, некий человек много лет страдал от незаживающей язвы на бедре. Он помолился пред образом братьев-целителей, затем погрузился в глубокий сон. И приснилось ему, что святые отрезали больную ногу и приставили ему ногу мертвого араба. В самом деле, когда он проснулся, у него была новая, здоровая нога; отыскали и мертвого араба, чью ногу святые пришили больному.

– Выходит, они были великие волшебники, – не могла не признать донья Ракель.

Муса же сделал замечание:

– Мусульманские великие врачи при жизни своей исцеляли гораздо успешнее, чем по смерти. Знакомы мне также и христиане, которые, случись им серьезно заболеть, охотно призывают к своему ложу еврейского или мусульманского лекаря.

Дон Родриг, настроенный не так миролюбиво, как в обычные дни, ответил на это: