Маркиз нисколько в этом не сомневался, ибо послал камердинера вперед с багажом и мог рассчитывать по прибытии на самую уютную комнату и все необходимое для пребывания здесь.

Однако было ясно так же и то, что скачки привлекут в городок знать из дальних и ближних окрестностей. А значит, в гостинице будут царить суета, шум и гам, слуги собьются с ног от всяческих хлопот и поручений. Всего этого маркиз, проведя целый день в дороге, хотел бы избежать.

Тем не менее предпринять что-либо не представлялось возможным, и, выходя из фаэтона, Хэвингэм уже почти сожалел, что не остановился у друзей, как сделал это, направляясь на север.

– К кому ты заедешь на обратном пути? – спросила мать, прощаясь с ним.

– Я решил ехать на юг как можно быстрее, – ответил маркиз. – Откровенно говоря, мама, большинство тех, у кого я гостил по пути сюда, оказались чрезвычайно скучными людьми.

Он не стал указывать на одну из причин своего недовольства. А состояла она в том, что владельцы больших комфортабельных особняков, встречавшие его с таким гостеприимством, неизменно пытались пробудить в нем интерес к своим простоватым косноязычным дочерям. Эти маневры заставляли маркиза вспоминать об умудренных опытом, остроумных и соблазнительных женщинах, с которыми он проводил время в Лондоне.

К счастью, все они были замужем и – что не менее важно – соблюдали правила игры: в их обществе ему не грозили обручальным кольцом, с точки зрения Хэвингэма ограничивавшим свободу не хуже, чем пара наручников.

К тому же он был обручен с Берил Фернлей, и теперь навязчивое внимание к его особе вызывало крайнее раздражение. Словом, добравшись до Харроугейта, он решил, что больше не даст никому повода испытывать его терпение.

– Но ты же ненавидишь гостиницы и отели, – удивленно заметила маркиза.

– Конечно, мама, но речь идет всего лишь о нескольких ночах, а Гаррис позаботится о возможных в данной ситуации удобствах.

– И все-таки я чувствую себя спокойнее, когда ты останавливаешься у друзей, – не унималась вдова.

– Нет, я не стану этого делать! – возразил Хэвингэм. – И не надо беспокоиться, мама, я буду путешествовать инкогнито, как всегда.

Маркиз был знаменит как представитель высшего света, но особую известность он приобрел чуть ли не в каждом уголке страны как владелец конюшни с великолепными скаковыми лошадьми.

А посему, останавливаясь в гостиницах или на почтовых станциях, он пользовался одним из своих меньших титулов.

Вот и теперь Гаррис записал своего хозяина в «Пелигане» как сэра Александра Эбди, дабы избежать приставаний попрошаек, обычно досаждавших ему на скачках в Лондоне своими просьбами или же – в худшем случае – претензиями на дружбу, якобы сложившуюся во время войны.

Маркиз вошел в «Пелиган» со двора и обнаружил за дверью ожидавшего его Гарриса.

С камердинером был и старший конюх, также отправленный вперед, чтобы приглядеть за лошадьми.

– Добрый вечер, милорд, – дуэтом приветствовали они хозяина.

– Превосходная вышла скачка, Дэн, – сообщил маркиз конюху. – Новые гнедые стоят потраченных денег, до последнего пенни.

– Рад слышать это, милорд.

– Сегодня я их гнал, поэтому завтра отнесись к ним помягче, – велел Хэвингэм. – Пригляди за новым конюхом. Он торопыга.

– Будет исполнено, милорд.

Маркиз последовал за Гаррисом – сперва по узкому коридору, а затем вверх по старинной дубовой лестнице.

Поднимаясь, он прислушался к шуму в кофейне: собравшиеся на скачки, по-видимому, уже отмечали итоги состязаний: кто праздновал победу, а кто в вине топил печаль.

Гаррис провел маркиза в уютную спальню с окном и широкой кроватью под балдахином на четырех столбах.