Уютная атмосфера дома по производимому эффекту уступала невероятному теплу, излучаемому женскими глазами. Он позволил себе в них утонуть, но не смог не отметить безучастности их обладательницы. Она оставалась учтива и приятна в беседе, не выделяя его из числа знакомых лиц. Впрочем, он и не смел на это рассчитывать: люди её круга тщательно выбирали себе пару. Он точно не входил в число достойных кандидатов на сердце и руку Норы.

– Мистер Гриэн, я случайно отыскала в мамином сейфе блокнот, настолько затертый от использования, что не удержалась от соблазна ознакомиться с записями на его страницах. Правда, пришлось прибегать к программе-переводчику.

– И что же интересного было вами обнаружено?

– Сведения о парфюме, что я продала, – в голосе Норы чувствовалось сожаление относительно её поспешного поступка.

– Эти сведения вряд ли мне помогут отыскать покупателя, – адвокат миссис Хоннор привык реалистично оценивать любые события: в его работе иллюзиям место не отводилось.

– И все-таки я отдам вам этот блокнот, мне-то уж точно он ни к чему.

– Вдруг он потребуется вашей матери.

– Предложите ей его сами.

– Вы боитесь разговаривать со своей матерью?

– На тему этих духов – да. Она на меня зла за то, что я их продала, – Нора в момент приобрела поникший вид, чем огорчила собеседника.

– Давайте мне блокнот, – Гриэн не позволял себе расстраивать миловидных женщин.

В его протянутую ладонь лег блокнот, не оставлявший сомнений в своем благородном и давнишнем происхождении.

– Виноват… виноват…

В комнату, из которой доносился приглушенный голос пожилого человека, без стука вошла женщина и приблизилась к его постели.

– Тише, тише. Я рядом.

Продолжавший спать старик крутил головой из стороны в сторону, не реагируя на включенный в комнате свет, а ведь он всегда просыпался, стоило сиделке включить выключатель хрустальной люстры.

– Виноват… Я ведь не знал правды…

– Аристарх Эммануилович!

Голос сиделки стал громким: она испугалась состояния своего подопечного, приняв его за агонию.

– Что? – профессор с трудом отомкнул веки и, не понимая, что происходит, уставился на сиделку. – Что вам нужно?

– Вы кричали во сне.

– И что?

– Я испугалась.

– Что я кричал?

– Что виноваты в чем-то.

– И все? – профессор выглядел взволнованным и с трудом переводил дыхание.

– О правде что-то говорили, – сиделка успела пожалеть о том, что разбудила старика.

– Что именно?

– Что не знали её.

– Кого?

– Правду, – голос сиделки наполнился нотками недоумения.

– Хорошо, ступайте. Простите меня, что напугал, – профессор приподнялся на постели, опасаясь засыпать.

Привычные фрагменты обыденности не обеспечивали прежнего восприятия. Мир был таким же, как и вчера, но дополнялся порывами, идущими изнутри неё. Ей захотелось дополнить свою жизнь новыми эмоциями или даже теми, что уже были знакомы, но в большем объеме. Будто спонтанно она осознала невероятные ограничения, и она была их создательницей. Так привыкла. Не додавать. Откладывать на потом. Сомневаться в целесообразности. Она не хотела следовать прежней тропинкой по жизни, неизменно уходящей вдаль. И об этом она не задумывалась. Всему настает время. И об этом тоже не хотелось думать.

Вероника остановилась и обвела взглядом парк, по которому отправлялась на работу и по которому возвращалась домой. Сегодняшний маршрут обязан был измениться. Она не могла ответить самой себе на вопрос, почему так следовало сделать, но чувствовала, что именно так ей надлежит поступить.

Приблизившись к библиотеке, она почувствовала аромат, забыть который не удалось бы, даже прилагая усилия. В возникшем ощущении она безапелляционно обвинила память.