– Не могли бы вы, почтенный старец, все же указать нам дорогу до Брансуик-Фолз? – снова спросил Кантор.

При этих словах, произнесенных со всей возможной учтивостью, лицо старого гнома исказилось гневом, и он разразился потоком ругани, в которой Анжелика сумела разобрать цитаты из Библии, проклятия, пророчества, обвинения и целые фразы на латыни и греческом, из коих следовало, что все жители Брансуика, который индейцы именуют Ньюхэвеник, – это безумцы, невежды и безбожники, одержимые бесами, и что он, Джордж Шепли, больше туда ни ногой.

Кантор еще несколько раз с юношеским простодушием повторил свой вопрос, и мало-помалу дед успокоился, немного поворчал, изрыгнул еще несколько проклятий, после чего развернулся и зашагал по тропе, а его индеец занял место в конце каравана.

– Правильно ли я понял, что этот спятивший старый хрыч все-таки решил показать нам дорогу? – пробурчал Мопертюи.

– Похоже на то, – отвечал Кантор. – Давайте пойдем за ним. Скоро мы увидим, куда он нас ведет.

– Предложи ему сесть на лошадь, – сказала Анжелика. – Возможно, он устал.

Кантор перевел, но старый англичанин, даже не обернувшись, начал так бурно жестикулировать, что стало ясно: это предложение его оскорбило и к тому же, по его мнению, лошади – это тоже порождение Сатаны.

Он быстро шел вперед своей подпрыгивающей походкой и, что удивительно, несмотря на свои тяжелые башмаки, не производил ни малейшего шума и, казалось, едва касался ногами земли.

– Это старый знахарь, – сказал Кантор, – который утверждает, что обошел все американские леса в поисках трав и коры для своих снадобий. Одно это объясняет, почему его соотечественники относятся к нему с подозрением. В Новой Англии не любят тех, кто ходит по лесам, как вам только что сказал он сам… Но каким бы странным он ни казался, думаю, ему можно доверять и он действительно ведет нас правильно.

– Я не хочу идти к англичанам, и мне не нравится, когда за мной по пятам идет незнакомый мне дикарь, – заныл плетущийся в хвосте Адемар.

Оборачиваясь, он каждый раз видел перед собой темное каменное лицо и пристально смотрящие на него черные глаза. Его рубашку, как и много раз до этого, когда ему бывало страшно, пропитал холодный пот. Он брел, спотыкаясь о корни и дрожа от страха.

Старичок в шляпе с высоченной тульей, подпрыгивая, быстро шагал впереди, похожий на вырядившегося в траур эльфа. Время от времени он пропадал из виду, когда входил в тень, потом снова появлялся меж стволов деревьев, освещенный проникшим сквозь листву красноватым солнечным лучом. Он все шел и шел, сворачивая то вправо, то влево, и Анжелика начала терять терпение, видя, что уже темнеет.

На дно лощин легли фиолетовые тени.

Временами старик оборачивался на ходу, бормоча какие-то неразборчивые слова, поднимал руки, и его тощие пальцы словно указывали на что-то в небесах.

– Боюсь, этот старый хрен вконец спятил и ведет нас сам не зная куда, – пробурчал в конце концов встревоженный Мопертюи. – Ох уж эти англичане!..

– Ах, да пусть ведет куда угодно, лишь бы поскорее выйти из этого леса, – сказала Анжелика, чувствуя, что еще немного – и ее терпение лопнет.

И почти тотчас, словно в ответ на ее слова, они вышли на обширное плато, поросшее зеленой травой и усеянное скалами и купами можжевельника. Там и сям лежали поваленные кедры и, словно часовые, стояли высокие темные ели. Далеко-далеко, за холмами, восточный край неба белел, как перламутр. Такое небо бывает над морем. До него было далеко, в нем таилось некое обещание, но обдувавший плато ветер нес с собою какой-то знакомый запах, неопределимый и будящий смутные воспоминания.