К моему удивлению, в большой столовой не оказалось гостей — только Себастьян и мадам Мелва, уже занявшие свои места за длинным столом, сервированным лучшим фарфором и хрусталем.

И Себастьян действительно был хмур. Он едва отвечал на вопросы сына, рассеянно ковырял еду на своей тарелке и несколько раз бросал на меня странные, оценивающие взгляды, от которых по спине пробегал холодок. Мадам Мелва безуспешно пыталась поддерживать беседу, расспрашивая Этьена о завтрашних планах, но в итоге сдалась, и мы ужинали в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов о фарфор да приглушенными шагами лакеев, подающих блюда.

— Этьен, кажется, ты хотел показать бабушке свои зарисовки с практики? — сказала я, когда подали десерт — изысканное парфе с фруктами и взбитыми сливками, чтобы как-то разрядить напряжение, висевшее в воздухе, как грозовая туча.

— О, да! — мальчик оживился, а его плечи, наконец, расслабились. — Я совсем забыл. Они в моей комнате, в папке. Ты будешь удивлена, бабушка, как много видов водорослей существует в северных озерах!

— Тогда самое время, — я ободряюще улыбнулась ему, незаметно бросив взгляд на Себастьяна, который, казалось, ушел глубоко в свои мысли. — Уверена, бабушке будет интересно. Особенно те рисунки с морскими звездами, о которых ты рассказывал за обедом.

Мадам Мелва бросила на меня проницательный взгляд, в котором читалось понимание моего маневра, но не возразила. Она промокнула губы салфеткой и поднялась, расправляя складки своего темно-зеленого платья.

— Что ж, пойдем, дитя мое, — сказала она, протягивая руку внуку. — Покажешь мне своих морских чудовищ. Только не забудь принести лампу поярче — мои глаза уже не те, что прежде.

Вскоре они удалились, оставив нас с Себастьяном наедине в огромной столовой, внезапно ставшей слишком просторной и пустой для двоих. Но муж продолжал молчать, задумчиво вертя в длинных пальцах бокал с рубиновым вином, не глядя на меня.

— Что-то случилось? — наконец спросила я, когда пауза затянулась настолько, что стала почти осязаемой.

— Я встречался со своим поверенным, — медленно произнес он, наконец оторвав взгляд от бокала и пристально на меня посмотрев. — По вопросу прошения о разводе.

— И? — я непроизвольно выпрямила спину, почувствовав, как напрягаются мышцы, готовые к обороне.

— Я думаю отозвать его, — он отставил бокал и подался вперед, опираясь локтями о стол, нарушая все правила этикета, которые сам же так рьяно соблюдал обычно.

— У нас соглашение, — напомнила я, рывком поднимаясь со стула.

— Я передумал, — коротко бросил муж, его тонкие губы сжались в упрямую линию.

— Что ж, как пожелаешь, — я обошла стол, чувствуя, как бурлит внутри гнев, — но жить в этом доме я более не намерена. Мне надоело притворство. Надоели приемы, лживые улыбки и шепот за спиной. Я хочу оказаться как можно дальше от столицы и жить так, как мне хочется.

— Ты говоришь, как сумасшедшая, — он нервно дернулся в кресле, и на мгновение его маска хладнокровия соскользнула, обнажив растерянность. — Женщина твоего положения не может просто... уехать и жить как ей вздумается.

— Не может? — я горько усмехнулась, останавливаясь у высокого окна, за которым уже сгустились сумерки. — Или ей не позволяют? Разница существенная, не находишь?

— Чего ты от меня хочешь? — муж резко поднялся, опрокинув бокал с вином, и шагнул ближе. — Я предлагаю тебе вернуться к прежним отношениям. Ради сына, ради положения в обществе. Я даже готов... — он запнулся, словно слова давались ему с трудом, — я готов дать тебе больше свободы. Позволить заниматься благотворительностью или... чем там обычно занимаются женщины твоего круга.