– Куда ты так спешишь, милочка? – издевательски пропела женщина. – Посмотри на свое платье и ботиночки: все в грязи! Вот батюшка нас заругает, когда ты явишься в таком виде! Ох-ох-ох, что же нам делать?

– Не смей! – со взрослым надрывом крикнула Маша. – Ты не моя мать, и не смей даже притворяться ею! Ты чудовище, ты убила невинного ребенка, мою сестру, дочь дворянина! Кто ты такая? Что ты?

Тварь ухмыльнулась, и впервые девочке стало до ужаса страшно: пасть растянулась так широко, что ухмылка действительно вышла от уха до уха. Острые зубы в несколько рядов недвусмысленно намекали, как обычно расправляются с жертвами. Она снова опустилась на четвереньки, неестественно выгибая конечности, и стала медленно надвигаться на ребенка.

– А ты необычная девочка! Так прытко убегала, что я едва не упустила тебя. А сейчас – кричишь на меня, упрекаешь, задаешь вопросы... В тебе смелости больше, чем в ваших мужчинах, попадающихся порой в лесу! Ему будет любопытно взглянуть на тебя! А потом мы знатно развлечемся.

Девочку будто сковало ужасом: она смотрела в пасть чудовища, представляя, как клыки будут впиваться в ее тело, и она будет кричать подобно сестре. И никто не поможет.

«Боже милосердный, помоги!» – взмолилась она, призывая всех святых немедленно вмешаться.

Упоминание Бога прояснило туман в голове, и девочка вспомнила слова твари. Ее сестра пахла жизнью для этой твари, значит, ей нужна свежая кровь. Живая кровь. Жизнь – антипод смерти. Мертвое не заинтересует тех, кто мертв, не представит для них ценности.

Красные церковники говорят, что тех, кто лишает себя жизни – не отпевают, и не хоронят как следует. Закапывают за пределами кладбища, далеко от предков и почетной смерти. Но что сказал бы толстый поп, кабы увидел зубы этой твари?

«Прости, отче, за грех, который собираюсь совершить, и не брось мою душу в геенну огненную!» – молилась девочка как могла.

Она залезла в карман на платьице, доставая оттуда отцовский нож для починки пера. Очень уж он был красивым, и девочка, всегда тяготевшая к неестественным для барышни предметам, осторожно стащила его с отцовского стола.

«Спасибо, папа, и прости меня!»

Примечание автора: несмотря на все совпадения, события происходят в вымышленной вселенной, поэтому просьба спокойно относиться к историческим и географическим вольностям. Так, здесь никогда не падут империи (ни Российская, ни Французская), а крепостничество будет упразднено на столетие раньше, чтобы дикость нашей реальности не тормозила события книги.

2. Глава первая, рассказывающая о рухнувшей жизни Соланж Ганьон

29 августа 1830 года по Арагонскому календарю

День не задался с самого утра, причем так критично, что у сидящей в мерно покачивающейся карете девушки загорелось письмо, крепко сжатое в руке. Она с яростью опустила глаза на чадящую бумагу, и огонь мгновенно потух. Изящные губы болезненно изогнулись, и она отвернулась к окну, глядя на проплывающий мимо лес.

– Если тебе интересно, я ненавижу запах гари. Он отбивает мой нюх.

Девушка глубоко вдохнула, надеясь успокоить нервы, но вонь от горелой бумаги защекотала нос, вынудив чихнуть пять раз подряд.

– Вот видишь, Ланж, даже тебе неприятно с твоим хилым человеческим носишкой!

Соланж Ганьон (она же Ланж) посмотрела на своего фамильяра, нагло развалившегося на сиденье напротив, и подчеркнуто сдержанно сказала:

– Гастон, последний год был для меня настолько тяжелым, что я сама не знаю, как его пережила, а сегодня один этап моих мучений подойдет к концу, и за ним начнется другой. Так что не лезь мне под горячую руку, друг!