К тому времени, как день склонился к вечеру и мы подобрались к моменту вручения настоящих подарков – бумажных, как и полагается в первую годовщину свадьбы, – Эми перестала со мной разговаривать.

– Я люблю тебя, Эми. Ты же знаешь, что люблю, – говорил я ей в спину, лавируя среди удивленных туристов, которые целыми семейными стайками жадно глазели на нас, забыв обо всем.

Эми пронизывала толпу, запрудившую Центральный парк, ловко уворачиваясь от ополоумевших прохожих, и у нее прекрасно получалось – бегуны на роликах, родители на корточках, малыши, едва начавшие ходить, а потому шатающиеся, как пьянчуги, всегда выскакивали только передо мной, мешая идти. Я пытался поймать ее за руку. Она повернулась ко мне с каменным лицом, и я привел единственный довод, показавшийся мне разумным:

– Эми, я не понимаю, почему должен доказывать свою любовь, запоминая все, что ты делаешь, и все, что говоришь? Если я так не поступаю, это не значит, что мне не дорога наша совместная жизнь!

По соседству клоун надувал воздушный шар в виде какого-то зверя, мужчина покупал розу, ребенок лизал мороженое. А у нас рождалась новая, незабываемая традиция – Эми уходила вдаль, оставляя меня за бортом как нечто недостойное усилий. Вот вам и счастливая, в задницу, годовщина.

– Пять лет… небось взбеленится нешуточно, – продолжала Го. – Надеюсь, ты для нее самый лучший подарок приготовил.

– Это дело у меня в списке срочных.

– А что символизирует пятилетний юбилей? Бумага?

– Это первый год – бумажная свадьба, – ответил я.

В конце той мучительной охоты за сокровищами Эми одарила меня шикарным писчим набором: вверху каждого листа вытиснены мои инициалы, а сама бумага такого сливочного цвета, что я боялся испачкать пальцы. В ответ я вручил жене ярко-красного воздушного змея из бумаги, с изображением парка, пикников, теплых летних деньков. Ни ей, ни мне подарок не понравился, мы ждали чего-то другого. Вот такой получился о-генриевский рассказ наоборот.

– Серебряная? – угадывала Го. – Бронзовая? Слоновокостная? Ну, помогай же мне…

– Деревянная. Не знаю, что можно придумать романтичного из древесины.

Сью покинула свое место за стойкой, аккуратно сложив газету и оставив рядом с пустым бокалом пятидолларовую бумажку. Когда она вышла, мы с сестрой обменялись грустными улыбками.

– Я придумала, – сказала Го. – Возвращайся домой, трахни ее так, чтобы мозги через уши вылезли, а потом дай ей по морде хером и скажи: «Лучший подарок для бляди – палка!»

Мы захохотали, а после почти одновременно покраснели. Такие скабрезные шутки не для сестер, и Го просто наслаждалась, швыряя мне их, как гранаты. Именно поэтому в школе ходили слухи, что мы любовники. Близнецовый инцест. Со стороны казалось, мы ведем себя слишком интимно: свои особые шуточки, перешептывание на вечеринках и тому подобное. Я не уверен, стоит ли об этом распространяться, но, чтобы не быть неверно истолкованным, скажу: мы с сестрой никогда не были любовниками и даже мысли об этом не возникало. Просто мы очень близкие друзья.

Го устроила целую пантомиму, изображая, как я трахаю жену.

Они с Эми нипочем не смогли бы подружиться. Каждая стремилась завоевать полное господство на облюбованной территории. Го привыкла занимать место альфа-самки в моей жизни, а Эми привыкла быть альфа-самкой вообще по жизни. Для людей, успевших пожить в одних и тех же городах – вначале в Нью-Йорке, а потом здесь, – они почти не знали друг друга. Порхали по моей судьбе вышколенными театральными актрисами: одна взбегает на сцену, другая спускается с противоположной стороны. А если вдруг оказывались одновременно в одном месте, то обе моментально замыкались.