– Можешь после школы.
– Я выезжаю.
– Поняла, – сказала она, после чего отключилась.
Не успев положить телефон, я увидел как на экране загорелось имя «Славик».
– Привет, – сказал я, подняв трубку.
– Ты что-нибудь написал? – запыхаясь, спросил он.
– Нет, я вчера был у Юли. А ты от кого бежишь?
– От судьбы… Вот это поворот! У Юли, говоришь. А почему мне не говорил о своем ночном плане?
– Спонтанно получилось.
– То есть сегодня мы не разбираем новый виток в твоей будущей истории?
– Нет, я сейчас поеду к сыну, хочешь со мной?
– С радостью!
– Тогда я выезжаю к тебе.
– Буду собираться! – победно воскликнул он.
Я завел машину и тронулся в сторону выезда из парковки. Проезжая мимо огромного количества дорогих машин, расставленных на парковке, я выехал на Чехова, в сторону Большой Садовой, после чего повернул направо, по направлению к западному району.
Опустив стекло, я наслаждался легкой прохладой и относительной изоляцией от окружающих. Справа от меня мелькали бутики, вперемешку с кофейнями, ателье и табачными магазинами. Слева проносились не совсем вменяемые водители, которые перестраивались из полосы в полосу, пытаясь найти самый быстрый ряд, а когда ничего не получалось, – ведь все ряды двигались примерно одинаково, – начинали прижиматься к впереди движущимся машинам, моргать и сигналить. Глядя на обычного прохожего, ты ничего не сможешь сказать о его психике, но если этого человека посадить за руль – сразу же все поймешь. Ведь когда человек в машине, создается некое ощущение изоляции и безопасности, аналогичное ‘левому’ аккаунту в соцсетях, с помощью которого пишутся оскорбительные комментарии. Ощущение изоляции раскрепощает людей и они становятся самими собой. Теми, кем они не рискуют быть в обществе, боясь осуждения, а иногда и физических последствий. Поэтому, выходя в общество, добротная часть неадекватных и даже сумасшедших особей надевают маски и играют в людей. Все мы, по большому счету, играем в людей. И если сумасшедшие кретины делают это ради того, чтобы их в этом не уличили окружающие и не вычеркнули из своего круга общения, то я делаю это лишь ради того, чтобы не ранить ближнего. Моя же игра в человека раскрывает все грани меня прошлого, но не настоящего, смирившегося с неизбежностью смерти.
Припарковавшись возле дома Славика, я полностью опустил все стекла, чтобы в машине посвежело. Сделав ему дозвон, я зажег сигарету. Глядя на пространство парка, усеянное людьми, мне вспомнилось детство. Когда-то я тоже был ребенком. Бесцельно бегал по улице и считал трагедией не купленную игрушку или мороженное. С возрастом трагедии никуда не делись, изменились лишь объекты, которые их порождали. Но если оглянуться назад, каждая пережитая трагедия жизни кажется пустяком спустя некоторое количество времени. И, что самое печальное, сложно заключить почему то, что меня морально размазывало, через год воспринимается чем-то пустяковым. Способность мозга замыливать боль посредством обесценивания события, либо понимание, что та боль – лишь наивно раздутая важность произошедшего и она ничего не значит в контексте всей жизни?
– Привет! – сказал Славик, запрыгнув на пассажирское сидение. – Нас ждет приключение?
– Еще какое, – ответил ему монотонным голосом. – Приехать, погулять с сыном, уехать.
– Ну я то займусь своими делами.
– Поделишься? – тронувшись с места, спросил его.
– Да ничего особенного. Забежать в один магазин и встретиться со знакомыми.
– С какими знакомыми? Ты же нелюдимый! – засмеялся от понимания, что помимо меня в кругу общения у него никого нет.