– Отец!!! Что они сде… – я подался было вперед, вокруг нас у стен происходило какое-то движение. Там были люди. Опытные в таких делах дознаватели, возможно, жрецы, которые видели мои слезы, которые…

– Сынок, – простонал изуродованный человек, скривив в безобразной улыбке опаленный рот с черными бугорками вместо зубов, – ты пришел за своим стариком, ты не оставил меня. Мой сын, мой Квинт.

– Простите, но его имя Кунтус! Кунтус, а не Квинт! Я ошибся! – завизжал за моей спиной Аппий. – Я все перепутал, я виноват, пощадите меня!

– Квинт или Кунтус?

Я поднял полные слез глаза на говорившего со мной, но не увидел ничего, кроме пламени свечи.

– Кунтус, господин, – я тряхнул головой, как человек, отгоняющий от себя морок. – Мне сказали, что здесь я увижусь с отцом, но это не…

– Сынок. Ты бросишь меня этим падальщикам? Ты не сжалишься над своим отцом? Предашь родную кровь, не побоявшись, что я прокляну тебя именами фурий? Прозерпиной и Плутоном?

– Меня зовут Кунтус Публий Фалькс. И я не знаю этого человека. В первое мгновение мне показалось, что он похож на моего отца, но теперь я ясно вижу, этот «обрубок» не имеет ничего общего с моим благородным родителем.

– Будь ты проклят! – Изуродованный человек сполз со своего кресла и теперь пытался подкатиться поближе ко мне. – Будь ты проклят именами гарпий и фурий!

– Публиев в Риме, как собак нерезаных, господа. Недалеко отсюда улица легиона Публия, то есть я не хочу сказать, что Публиев здесь легион, просто Публий был военным трибуном[52], подчиненные которого прокладывали дорогу, а на этой дороге потом выросла улица. Но только я одного в толк не возьму. Мне обещали встречу с отцом, а здесь я вижу только человека, нуждающегося в милосердии.

– Квинт ты или Кунтус, но ты уже ввязался в это дело, гражданин, – в полутьме кто-то достал метательный нож, – а стало быть, и ты и этот обрубок ныне умрете. Ничего личного, на всякий случай.

– Убей меня, солдатик, я ведь тоже носил красный плащ, ну же, не дай ветерану подохнуть в убожестве и мучениях, ну же, пока эти подонки не расправились и с тобой.

Круг светильников прекрасно освещал центр комнаты, где находились мы трое, и не давал возможности разглядеть сидевших у стен наблюдателей. Хотя, судя по шевелению и дыханию, я уже определил, что их четверо.

– Нет ни малейшего желания столь глупо погибать, гражданин, – медоточивым голосом ответил я, на всякий случай подтягивая к себе Цыпочку, прикрываясь им, словно щитом. По судьбе мне сегодня написано обниматься с этим ряженым.

Жаль, невозможно одновременно держать в правой руке меч, а в левой верещащего от ужаса приятеля и при этом метать припрятанные за поясом ножи.

Но тут за моей спиной послышался топот ног и, оглянувшись на мгновение, я успел узреть прекраснейшую картинку – десяток идумейских молодчиков, посланных со мной в Рим Иродом.

– Прикройте меня, они там! – я ткнул мечом в сторону своих незримых врагов, механически отбивая летевший в меня нож.

– За мной! – Прикрываясь коротким щитом, десятник вылетел вперед, круша на своем пути светильники. Я влетел в комнату за последним из идумеев, прикрываясь ими. Внезапно сделалось светлее. Я увидел огненную вспышку, и тут же пламя полезло вверх по незамеченной мной ранее занавеске. Я присел и, повернувшись на пятках, перерубил мечом горло узника. Гладиус встретился с преградой, руку чуть тряхнуло. Я обернулся в последний момент, увидев то, что и должен был увидеть, – залитого кровью отца.

Через меня перескакивали мои люди, летели метательные ножи, масляные светильники, поломанная мебель. Наверное, следовало оттащить отца, чтобы его не затоптали во время заварушки. Но я не сделал этого.