– Так навели же вроде как. Эти больше озоровать не полезут, – передал правителю бурдюк с вином бившийся несколькими минутами до этого плечом к плечу с Иродом сотник Тигран.

– Да где навели-то? Кровью все загадили. Трупы опять же. Провоняют или звери дикие по клочкам растащат, а прохожему, проезжему неприятно, опять же прокуратору донесут… мол, прошли и нагадили на дороге. Распятья рубить надо. Живых развешивать. – Ирод уже извлек стрелу, и только теперь позволил лекарю осмотреть себя. Из-за спешки рану не прижигали, а всего лишь приложили тряпку, смоченную в крепком галльском вине.

– Распять – это первое дело, да вот уже ребята… – сотник кивнул в сторону трудившихся воинов. Кто-то разбирал служившие преградой телеги, кто-то возился с неосмотрительно оставшимися в живых разбойниками. Шла обычная походная жизнь.

– …Слава Цезарю! – Я по-солдатски вытянулся перед прокуратором Сирии, ожидая милостивого разрешения продолжить. Давно источивший запас своего красноречия Ирод стоял рядом, ожидая, когда можно будет снова ринуться в бой. По нелепой прихоти Секста Цезаря[42], мне позволили предстать перед ним после того, как Ирод введет его в курс дела. Так что теперь оставалось только гадать, какую роль в этой игре уготовили мне как гражданину Рима, охочие до шуток соотечественники.

– А ты кто такой? – Секст Цезарь насупил брови, задиристо поглядывая на меня. Мелькнула мысль: сколько же ему – двадцать пять? Тридцать? Нет, сорок. Старик!

– Я гражданин Рима. Мое имя Квинт Публий Фалькс.

– Он мой помощник, оруженосец и книгочей, – попытался вступить в разговор Ирод.

– Перьещипатель, – прокуратор презрительно повел плечами, – могу я спросить напрямик, в каком легионе служил этот юный книжник? Потому как у нас есть одно непреложное правило: не служивший по армейской части мужчина – мужчиной не является, а следовательно, я не обязан внимать его речам. Публий! Как же, знал я одного Публия, помнится, он был настолько слаб здоровьем, что был не в состоянии мощно потрясать щитом!

Присутствовали на аудиенции министры дружно загоготали.

– Квинт Публий служил под моим началом в пограничной службе Идумеи.

Ирод чуть покраснел, на лбу выступил пот. Вот уж честолюбец, не иначе как сам бог Гонор дергал его за язык заступаться за ближнего. Хотя какой я ему ближний?

– Идумея? Важные места, – крякнул Секст Цезарь, скорее всего, выискивая, чем бы еще поддеть гостенька. – А скажи мне, любезный книжник, чем кормят легионеров во время походов?

– Известно чем, – я выпятил грудь вперед, как это обычно делают солдаты. – Сало им дают, творог и поску на запивку. Сказать, из чего делают поску? Тоже знаю, потому как помогал не однажды. Из воды, уксуса и яиц, а ты никак забыл, на прокураторском месте-то сидючи?!

Теперь уже не смеялся никто. Дурной знак.

– Я на своем месте сижу, братом моим двоюродным Гаем Юлием доверенным, и твоего совета спрашивать не собираюсь. Впрочем, можешь мне за своего господина разъяснить, по какому такому праву вы без суда и следствия истребили уважаемых граждан Галилеи, ибо я его идумейского юмора не понимаю? Ну, говори, книгочей, коль в разговор встрял, да еще и самому прокуратору Сирии вопросы задавать осмелился. Говори или вместе примете смерть лютую. Не по приказу Гиркана, ясное дело, а в связи с возникшей необходимостью ввиду вашей крайней опасности и по причине внезапного нападения на особу прокуратора Сирии.

– Позволь еще вопрос: а что бы ты сам сделал, коли в твоих владениях наглые разбойники начали бы мирных жителей обижать? Если бы твоих людей резали ночью и днем, и над тобой, прокуратор, при этом потешались?