Но я не сказал этого слова, а, глубоко вздохнув и обменявшись парой ничего не значащих слов с молчаливыми, вечно следовавшими за своим повелителем горцами, побрел за ними. Сердце мое разрывалось, голова шла кругом, но, по всей видимости, перемена во мне не была заметна.

Долгое время после этого случая я успокаивал себя мыслью, что Абаль была дана мне не для того, чтобы я был счастлив, а единственно с целью поднять меня на более высокую в ремесленном смысле ступеньку. Хотя уж лучше бы я был счастлив.

«Крепость и достоинство – одежда ее, и смеется она над грядущим днем.

Уста свои открывает она с мудростью, и кротко наставление на языке ее», – стенала поселившаяся в сердце песня царя Соломона, или Шломо.

Наши кони двигались один за другим по шумным, наводненным народом улицам прекрасного Аскалона. Как же много я еще увижу городов, познакомлюсь с различными народами, выучу языков и диалектов, но Аскалон, представший перед моим взором после лишений огненной пустыни белой жемчужиной, до сих пор кажется мне величайшей драгоценностью в мире, соперничать с которой может только горная Петра, но это уже совсем другая история.

Когда-то отец говорил, что самый прекрасный город на свете тот, в котором тебя посетила любовь…

Впрочем, в Аскалоне, несмотря на желтоватые лужи ишачьей и верблюжьей мочи, ящики с гниющими фруктами, кровь погибавших под ножами торговцев овец, желавших показать покупателям, что торгуют по-настоящему свежим, еще трепещущим мясом, удушающие запахи благовоний и пряностей, свежей и уже протухшей рыбы – Аскалон был особым городом для Ирода. К слову, как я узнал несколько позже, Аскалон был городом, который Ирод и его семья чтили, неизменно жертвуя на его прекрасные, хотя и не крупные храмы. Когда же мой повелитель сделался царем всех иудеев – он снял с Аскалона почти что все налоги, выделяя его из череды подобных ему городов[29].

– Вот у этого колодца, – Ирод остановил коня и когда я поравнялся с ним, наклонился таким образом, чтобы я мог расслышать каждое его слово. На площади, через которую мы в этот момент проезжали, было многолюдно и весьма шумно. – Вот у этого самого колодца мой отец впервые увидел мою мать Кипру. Поэтому вся моя семья и любит Аскалон, без которого нас, родившихся от этого брака детей, не было бы на свете, а мой отец, как он справедливо считает, никогда не обрел бы счастья.

Рядом торговка в синем платье с красноватым добродушным лицом предлагала сиреневые пучки лука шалота и клубни белых лилий. Сами цветы стояли рядом в кувшине с водой как доказательство, что товар честный. Машинально я подумал, что лук шалот[30] – самый популярный товар Аскалона, и даже вспомнил вкус приправы из лилий, которую, по словам иродовой поварихи, готовили по личному рецепту Кипры. Странно: имя Абаль переводится как Дикая Роза, то есть шиповник, а Кипра как Цветок Кипра – дикий шиповник, из которого делают розовое масло и благовония… забавное совпадение или знак?

Позже, когда гонец принесет мне послание моего подлинного хозяина, в котором тот потребует, чтобы я любым способом очернил Ирода, я измыслил другую историю почитания семейством Антипатра города Аскалона. Сочинив, будто некогда семья Антипаса и он сам были храмовыми рабами при святилище Аполлона.

Эта история затем долгие годы путалась старой сетью ретиария[31] под ногами моего повелителя, который даже был вынужден отдать приказ Николаю Дамасскому[32] доказать свое царское и даже священническое происхождение. Такая версия бытовала какое-то время в окружении Ирода. Но, когда работает настоящий «Черный паук», никакой ученый писака уже не может с ним справиться и, несмотря на абсурдность выдвинутой мною теории, Ирода и его семью за глаза называли бывшими рабами или вольноотпущенниками, презирая за это.