Солнечные лучи, пробиваясь через единственный в церкви витраж, озаряли золотым сиянием фигуру Божьей Матери и стелили огненную дорожку под ноги Фланагану. Витраж был совсем маленький, но жители Каерхина гордились тем, что в их церкви есть такое чудесное и дорогое украшение.

Сейчас Шон понимал, что гордились не зря. Если бы не это причудливое круглое окошко, подобное солнцу, церковь казалась бы унылой, серой и холодной.

Но сейчас он как будто вошёл в сказочный дворец. Страх уже отступил. Душу переполнял восторг. Как жаль, что он упустил столько лет, что никогда не переступал порог храма…

– Ты что здесь делаешь? – гневный резкий окрик разрушил волшебство.

Шон вздрогнул и непроизвольно втянул голову в плечи.

Отец Шеймус с перекошенным лицом направлялся прямиком к нему, и Рыжему захотелось малодушно сбежать сию минуту. Но он напомнил себе, зачем пришёл сюда, и удержал свои ноги на месте.

– Как ты посмел переступить порог Дома Божьего?

Священник замер в двух шагах от Рыжего, гневно сдвинув густые брови, чёрные с проседью.

– Я только хотел спросить…

– Не о чем мне с тобой разговаривать! Это святое место. А ты его оскверняешь, исчадье ада! Пошёл прочь!

– Я же ничего не сделал… – растерянно попытался объясниться Шон.

– А тебе и делать ничего не надо! Ты одним своим появлением на свет уже совершил злодеяние! Ты отравляешь землю Каерхина просто тем, что смеешь ходить по ней. Будь моя воля, тебя бы давно вышвырнули прочь из деревни вместе с твоим распутным отцом! Бесовские отродья, приспешники дьявола!

– Зачем вы так говорите?! – злость и обида заставили Шона позабыть и про страх, и про то, зачем он сюда пришёл. – Мой отец никакой не распутный и не бесовский! Он самый лучший!

– Он грешник, и гореть ему в аду! – рявкнул Шеймус. – Продал душу дьяволу, спутался с сидской ведьмой! Господь отвернулся от него. А ты… и вовсе… непонятно что такое… Раньше таких подменышей пороли розгами так, чтобы орали и рыдали на всю округу, пока не являлись за ними настоящие родители – проклятые Богом твари из Холмов. Или бросали в огонь – только пламя способно очистить скверну с проклятой души. Жаль, что прошли эти времена! И теперь мы вынуждены терпеть тебя здесь… Но мало этого, ты ещё и в Храм Божий посмел явиться, наглец! Здесь не место таким, не место. Убирайся прочь и служи свои мессы дьяволу там, на пустошах!

– Сами вы дьявол! – Шон сжал кулаки и гневно зыркнул на отца Шеймуса исподлобья. – Если ваш Бог такой же злой и противный, как вы, то обойдусь и без него! Не очень-то мне и нужна ваша церковь, и ваш Боженька! Мне говорили, что Бог добрый и справедливый, но если бы Он был таким, Он бы не позволил вам говорить всякие гадости. Значит, или Он злой, или Его вовсе нет…

– Ах ты, мерзкий мальчишка, да как ты смеешь богохульствовать в храме! – рассвирепел отец Шеймус, хватая Фланагана за шкирку. – Я тебе сейчас покажу, проклятый подменыш!

Второй рукой священник вцепился в ухо и волосы, так что Рыжий взвыл от боли. Выкрутиться из этой хищной длани он сейчас не мог при всём желании, каждый рывок лишь усиливал боль.

– Пустите! Больно! Не смейте! – взвыл Шон.

Но отец Шеймус, ничего не слушая, грубо волок его к выходу, заставляя склоняться в три погибели. Каждая попытка дёрнуться и освободиться от бесцеремонной хватки, лишь приносила новую боль. Ростом Шон уже вымахал почти как взрослые, но силёнок у него пока было явно меньше, чем у этого безумного.

А что случилось потом, Шон так и смог понять…

Он помнил, как цеплялся за руки священника, пытаясь разжать его цепкие пальцы, но у него ничего не выходило. А было очень больно – и уху, и душе. Обидно до слёз – за что так с ним?! Эта горькая, отравляющая своей несправедливостью боль заполнила его изнутри, ей стало тесно в груди, она мешала дышать, она давила на сердце. Шону очень хотелось высвободиться, наконец.