– Да, – я сделала тяжелый вдох, падая спиной на подушку. – Спасибо.

Он молча кивнул, и копна его пепельно-светлых волос рассыпалась на висках красивыми искрящимися бликами.

Мои волосы никогда так красиво не блестели. Не знаю, что вообще нужно с ними делать, чтобы они так искрились. Разве что насквозь пропитывать их какой-нибудь звездной пыльцой.

– Подожди, – я схватила его за запястье в тот момент, когда он собирался стащить с себя осенний плащ, угрожающе повернувшись в сторону входной двери. – Расскажешь мне сказку?

– Что?

Его темные глаза непонимающе уставились на меня. Он застыл в десятке сантиметров от моего лица. Так близко, как никогда прежде. Настолько, что теперь я могла рассмотреть бледную россыпь едва различимых веснушек, покрывающих его прямой узкий нос.

– Когда я болею, мама иногда рассказывает мне перед сном сказку, – пояснила я, нехотя выпуская из своих пальцев его изящное запястье. – Обычно это бывает редко, потому что она много работает.

Мистер Чистюля нахмурился и медленно опустился на край постели, продолжая сверлить меня пронизывающим взглядом.

О да! Продолжай смотреть в мою сторону как можно дольше!..

– Ты не слишком взрослая для сказок?

Мне показалось, что он немного растерян. Как будто я сбила его с толку своей странной просьбой.

– Мне всего семнадцать, – напомнила я, пряча замерзшие руки под одеялом. – К тому же, для сказки никогда не бывает поздно.

Он задумчиво умолк, как если бы пытался воскресить в своей памяти что-то подходящее.

От мистера Чистюли пахло уже знакомым одеколоном. Терпким, мужественным, и одновременно – таинственным и едва уловимым. Он сидел прямо у моих ног, держа спину так прямо, словно позировал какому-то невидимому скульптору. Его красивые ухоженные руки лежали на его коленях, сомкнутые в замок (попытка выставить между нами психологический барьер?), и я вдруг осознала, что под несколькими его ногтями темнеет почти неразличимая кайма, которую моя мама часто называла «маникюром фермера».

Что-то я не помню, чтобы у мистера Чистюли были грязные ногти. Ни тогда, в машине, когда его пальцы лежали на руле, ни сейчас, когда он уходил из номера. На то он и мистер Чистюля, чтобы сиять как надраенный до блеска новенький цент.

…Куда он ходил? И почему выглядит таким уставшим?

– Я знаю всего одну сказку, – проговорил он наконец. – Вернее, стишок.

– Какой?

– Про Джейкоби Брауна.

– А это случайно не тот стишок, где мальчик залез в корову, а затем задохнулся?

Я с подозрением покосилась в его невозмутимое лицо. Только сейчас я заметила, каким благородным оно казалось. Я ни разу не встречала таких лиц в своем гетто. Наверное, люди, как он, обитают в каком-то специальном квартале. В районе для красавчиков.

– Нет, – Чистюля слегка качнул головой. – На самом деле, он забрался в овцу. Рассказывать?

– Ну, давай…

– Джейкоби, Джейкоби, Джейкоби Браун, супа наевшись, забрался в овцу…

– О боже!.. – я закатила глаза к потолку и тяжело вздохнула.

Кто-то до сих пор помнит это стародавнее дерьмо? Серьезно?

– Джейкоби, Джейкоби, Джейкоби Браун больше не дышит, скажите отцу. Конец.

– Знаешь, из тебя выйдет ужасный отец. Это самая тупая сказка на свете!

– Почему же?

Он удивленно приподнял густую бровь. Хорошо, что из-за жара у меня все плыло перед глазами, а мысли путались, как дешевые вязальные нитки. Иначе, насмотревшись на него, я бы снова ощутила себя кошмарным ничтожеством. Но высокая температура надежно защищала меня от очередного падения самооценки, навязчиво размывая идеальный мужской силуэт, темнеющий на краю кровати.