Этот оболтус мне никто - банкомат, который скоро подарит мне кучу денег, на которые я смогу осуществить свою мечту и встретиться, наконец, с самым лучшим мужчиной на земле. Мой Джон. Разумеется, я не посвятила его в сей нелепый фарс: ну зачем ему знать, что совсем скоро я стану законной женой главного красавчик университета и по совместительству внука миллионера?

- Лапуля, хочешь шампанского? - Малиновский тычет мне под нос горлышко с ободранной фольгой, и я вновь отпихиваю его руку. Демонстративно отворачиваюсь и изучаю сквозь пыльное окно однотипные постройки нашего спального района.

Не буду с ним даже говорить! Чести много! Но в противовес себе же не выдерживаю:

- Ты где так надрался?

- Так мальчишник же, традиция.

- Мог бы потом накидаться, развод обмыть. Эти старые грымзы так на нас смотрели, теперь по всему району слух разнесут.

Малиновский снова расплывается в довольной улыбке и, кивая на меня, смотрит в прямоугольник зеркала на водилу:

- Смотри-ка, Лапкин, ещё не поженились, а уже пилит.

- Да нафиг ты мне сдался - пилить, - ловлю на себе угрюмый взгляд Лапкина-Шапкина и добавляю тихо: - Просто ты мне омерзителен!

- Серьёзно? Прям совсем-совсем противен? - горячая ладонь нагло проходится по оголённому участку спины и я задыхаюсь от возмущения, его вопиющей наглости и .... злости на саму себя, потому что прикосновение на самом деле совсем не отталкивающее, а скорее даже наоборот...

Стиснув зубы, оборачиваюсь, и не мигая смотрю в покрасневшие, но по-прежнему ясные васильковые глаза будущего временного фиктивного мужа.

- Да, совсем-совсем. Ты невыносимый напыщенный павлин и ты мне ни капли не нравишься, Малиновский. Не старайся, твои дешёвые приёмы со мной не работают.

- А мурашки-то чего побежали? - ухмыляется он, и я интенсивно растираю ладонями покрывшиеся пупырышками предплечья.

- Просто... здесь холодно, - и требовательно: - Будьте так добры, закройте окно!

- Ой, да брось, по глазам всё-ё-ё видно, - шепчет Богдан, выводя указательным пальцем витиеватые узоры на моём плече.

Держусь из последних сил и специально никак не реагирую.

Моих эмоций он не получит! Но не спросить не могу:

- И что же тебе видно?

- Да ты глазами меня раздеваешь, малышка. Но говорю сразу: если передумаешь и захочешь первой брачной ночи - я тебе не дам. Я не такой.

- Губу закатай. У меня вообще-то парень есть.

Водитель бросает на меня осуждающий взгляд через зеркало на лобовом и брезгливо отворачивается.

- Парень? Как интересно. И где же он, твой парень? - Малиновский противно лыбится и изображает пальцами кавычки.

- Он в Америке живёт и я скоро к нему поеду, - говорю об этом с чувством распирающей гордости.

- А, вот зачем тебе в Аризону понадобилось. Ну-ну. А чего же он сам, твой благоверный забугорный мэн, к тебе не прилетит? Видать, не так уж и горит желанием.

- Не твоё дело, я тебе не жена меня допрашивать! - уязвлённая, снова отворачиваюсь к окну и, плотно сжав губы, шумно дышу через нос.

Ещё один дознаватель нашёлся. Цветкова: "а чего Джон сам к тебе не прилетит", теперь вот этот доморощенный знаток человеческих душ. Джон и рад бы приехать, но у него с визой проблемы, только этим вот разве объяснишь? Толку. То же самое, что против ветра плевать.

- Приехали, - оповещает водитель и с большим удовольствием глушит мотор. Видя, как я, корячась в длинном неудобным платье выбираюсь из машины, с укоризной смотрит на качающегося на пятках Малиновского, для верности придерживающегося ладонью за прогретый на майском солнце капот:

- Помог бы жене своей.