Нет, девушка, конечно, знала древнее писание, отец Бенедикт уделял изучению немало времени, а она была прилежной ученицей, но она не думала, что это выглядит именно так.

По замыслу проектировщика там изображались сцены из канонических "кар Темных богов", дабы преступники вспоминали о заповедях, которые Всесильный создатель принес людям, и каялись.

К сожалению художник либо перестарался, либо не знал, где будут висеть его работы и обратился к древним мифам. Полуголые тела мужчин и женщин, сплетенные в порыве страсти, явно не вязались с торжественностью момента.

Особенно впечатляюще у мастера вышло усовестление падших. Женщины в почти отсутствующих одеяниях изгибались в позах далеких от покаянных под одобрительным взглядом Деуса, верховного бога. Он стоял, скрестив руки на груди и довольно посматривал в сторону бесстыдно раскорячившихся блудниц, а за его спиной виднелась все та же полуголая богиня с завязанными глазами.

Потолочная роспись достойно бы украсила дом мадам Шуаз, а не комнату суда, но, судя по тому, что и жандармы, и заключенные то и дело бросали на картину взгляды, с высоким искусством никто не желал расставаться.

Амадин хмыкнула. Интересно, на какие душеспасительные мысли должна была навести эта живопись?

– Амадин Гросс, – вызвали ее наконец.

Жандарм безошибочно направился к ней, открыл замок и дернул за цепь кандалов, заставляя ойкнуть от боли.

– Пошевеливайся! – он ткнул в спину. – Времени мало!

Амадин покорно поковыляла к дверям, морщась при каждом движении: от длительного сидения на жесткой скамье мышцы затекли и теперь их будто покалывали тысячи ледяных иголок.

– Рассматривается дело…

Остальное пронеслось мимо сознания. Девушка замерла на пороге, в ужасе смотря на толпу присутствовавших в зале. В глазах запестрило от красок, а гул оживленных голосов перекрыл голос судебного стряпчего. Конечно, Амадин должна была понять по убранству приемной, что это не будет маленькое камерное заседание, но действительность ошеломила.

Погруженная в свои переживания, девушка позабыла, что судебные заседания были для народа развлечением наподобие театра, только за посещение зала суда не надо было платить деньги.

Проезжие, зеваки, слуги, рыночные торговцы и студенты всевозможных заведений. Показалось, что в толпе мелькнула Шарлотта, та самая адептка, которая работала в салоне Шуаз. Впрочем, это действительно могло показаться.

А еще в зале присутствовали репортеры. Они занимали первые ряды, постоянно строча что-то в своих блокнотах. Один из них бросил на девушку цепкий взгляд и она попятилась, внезапно вспомнив, что на ней тюремная роба с нашитыми на спине буквами, гласящими, что она магическая преступница.

В сером тюремном платье и с кандалами на руках Амадин почувствовала себя ужасно. Не так она представляла себе будущее, покидая родную деревню.

Преступница стоящая перед судом. Что бы сказал отчим? А мама?

– Вперед! – ее толкнули к скамейке, огороженной полированными перилами. Место обвиняемого. Амадин послушно засеменила туда. Присела, стараясь не смотреть на зал, залитый неровным светом солнечных лучей, пробивавшихся через витражи на окнах.

Под ребрами нарастала муторная тяжесть, в голове шумело, а глаза то и дело застилала пелена. Где-то сбоку противно скрипел по бумаге грифель. Амадин обернулась и с удивлением заметила художника, который набрасывал портреты попавших на скамью подсудимых.

Девушка бы и дальше рассеянно озиралась. Но стук молотка заставил ее опомниться. Председательствующий судья объявил о начале слушания ее дела.