Чёрт, поминутно запинаясь и оговариваясь, рассказал душещипательную историю о том, как ему пришлось целый год работать на мужика за то, что съел у того всего-навсего горбушку хлеба.

– Нет, тут я вполне согласен с вашим начальством, – решительно сказал я, – у мужика последняя горбушка хлеба оставалась – а ты что, не мог другой еды найти?

Чёрт сидел, повесив голову. Видя раскаяние, или настроение, я спросил Ёшку:

– Ну, а ты что расскажешь?

– У меня другое было, – начал рассказывать чёрт, – ко мне нанялся парень, решил заработать умение оборачиваться разными зверями. Задал я ему задание: за одну ночь расчистить от камней поле, вскопать землю, посадить яблоню – и утром принести яблоки. А он и спрашивает: тебе что важнее, чтобы я всё сделал, или чтобы яблоки принёс? Я и ляпнул: яблоки! Очень уж сладенького захотелось. Зима на дворе, думаю, откуда он их возьмёт?

– Э-э, батенька! – рассмеялся Гулям. – При нынешнем развитии транспортных средств доставить из Южного полушария яблоки – плёвое дело! Надо было сказать так: мне не нужна твоя работа, мне надо, чтобы ты мучился!

– Ну а выучил ты его зверями оборачиваться? – я решил выяснить всё до конца.

Но ответить чёрт не успел: из невообразимого далёка, из-за леса, донёсся петушиный крик, и черти исчезли.

Я выглянул в окошко. Небо посветлело.

«Часа четыре», – определил я и зевнул. Можно немного поспать, заработал.

И я прикорнул на лавке.

Разбудило меня чьё-то покашливание, из того же угла, в котором сидел я сам, дожидаясь чертей. Я обернулся и сел, думая: не вернулся ли кто из них. Но ошибся.

В углу, на бочке, сидел бородатый и лохматый дедок в полосатых штанах и серой рубахе. Он курил короткую пенковую трубку. Такого деда я никогда не видел.

«Может, привидение? – подумал я. Но вряд ли привидения курят, а дым от дедова самосада щипал глаза. – Или домовой… или как зовут того, который на мельнице обитает: мельничный?»

– Ох-хо-хо! – вздохнул он. Я продолжал сидеть молча.

– Чё молчишь? – не выдержал дедок. – От молодёжь пошла. Хучь бы поздоровался.

– Здравствуй, дедушка, – произнёс я, слезая с лавки.

– Здравствуй, милок, – отозвался он, не трогаясь с места и продолжая сверлить меня острыми глазками (позже я обнаружил в рубашке две или три дырки). Потом затушил трубку, выбил о край бочки и положил в карман.

– Ну, чего здесь делаешь, рассказывай.

На этот раз я решил не раскрывать инкогнито и прикинуться если не лаптем, то валенком:

– С чертями беседовал…

Дедок расхохотался. Он смеялся, раскачиваясь из стороны в сторону, и бочка под ним скрипела и шаталась. Мне даже страшно стало: вдруг бочка развалится, а он упадёт, да и рассыплется вслед.

– И чего они интересного нарассказали? – внезапно прекратив смеяться, спросил он.

– Почти ничего, – сдержанно произнёс я.

– То-то, – дедок неожиданно легко (чего я, собственно, и ожидал, на ветхого деда он не походил: крепенький старичок, как грибок-боровичок) спрыгнул с бочки и подошёл поближе. – Нашёл кого спрашивать, чертей. Да они правды ни за что не скажут, даже если знать будут! Черти – они черти и есть. От русалок и то больше толку, бесхитростные: что думают, то говорят. Да ты, ежли хочешь, побеседуй с ними опосля. Песенку тебе споют… – усмехнулся он.

Мы вышли наружу. Было светло, но утренний туман искажал очертания предметов. Лёгкая сырость прилипала к лицу.

Я оглядывался по сторонам. Мне показалось, что лес снова изменился. Или так и должно быть? Столько сказок на свете, неужели в каждой один и тот же лес фигурирует? Он просто обязан быть всякий раз другим – хотя бы в зависимости от того, кто читает сказку.