– Да нет в шарике никакой информации, – морщится старая. – И нельзя понять: то ли её вообще никогда не было, то ли она самоуничтожилась, то ли…

Она внезапно вскидывается, подбегает к вороне, сонно сидящей на столе у миски недоеденной каши, хватает её обеими руками, и принимается злобно трясти, шипя сквозь зубы:

– Ты зачем шарик глотала, дура старая? Может, твой желудочный сок на него плохо повлиял? Не могла в клюве донести?

Ворона придушенно каркает и отбивается крыльями.

Молодая ведьма сочувственно смотрит на птицу.

– Отпусти её, – просит. – Она-то при чём? В клюве бы не донесла – дебаланс.

Старая ведьма опускает руки. Ворона, трепыхаясь, взлетает на шкаф, отодвигаясь подальше от края, и принимается охорашиваться и оглаживаться, гневно сверкая глазами.

– Извини, нервы, – бормочет старая ведьма, вновь опускаясь в кресло и вновь вздымая два клуба пыли. – Придётся действовать по-другому.

– Можно мне? – робко спрашивает молодая, и протягивает руку к стоящей в углу метле. – Я ему глаза отведу.

– Отведи-отведи, – бурчит старая. – За ручку… И подальше.

И вновь принимается барабанить пальцами по подлокотнику…

Пёр я через поле долго, не оборачиваясь, но когда не выдержал и обернулся, то увидел, что развилка исчезла, дорог нет ни одной, а тянущаяся за мной цепочка следов постепенно исчезает, скрываемая распрямляющейся травой.

Обратный путь отрезается. Придётся двигаться вперёд.

Я шёл по полю, вспугивая кузнечиков. Они скакали от меня в разные стороны, не разбирая дороги и подтверждая тем самым древнее заблуждение, отмеченное ещё Козьмой Прутковым, будто бы кузнечики видят ногами: «Вот кузнечик скачет, а куда – не видит».

Слышат они ногами – это правда. Но только тогда, когда не стрекочут. А когда стрекочут, то сами заслушиваются, как глухари.

В воздух поднимались тучи цветочной пыльцы. От неё першило в горле.

Пчёлы и шмели рассерженно взмывали с цветов, но меня не трогали. Должно быть, работала инспекторская защита.

Зато солнце пекло вовсю, будто намереваясь передать моей лысине всю содержащуюся в нём энергию.

Хотелось пить. Жутко.

Я пожалел, что не взял неиссякаемую фляжку. Да и не смог бы, из-за отсутствия в наличии. Говорят, из неё фонтан сделали. Это из питьевой-то воды! Расточители. А кинешься с инспекцией – и попить нечего.

Поэтому когда заметил стоящий посреди поля, как показалось вначале, киоск с газированной водой, то обрадовался.

И даже не стал задумываться, почему вдруг посреди поля находится киоск с газводой, а просто ускорил шаги – насколько возможно по высокой траве.

Я шёл к киоску и боялся: не мираж ли он?

Действительно, по мере приближения киоск постепенно трансформировался в премиленькую деревянненькую избушку на курьих ножках, под крышей которой легко колыхалась вывеска с надписью «Пиво, воды, соки».

Из окошка выглядывала не иначе как Василиса Прекрасная.

– Напиться можно, Василисушка? – попросил я, попутно изучая ассортимент стоящей на стеллажах продукции.

Пива, вопреки вывеске, не обнаружилось. Да и с соками получалось сложновато: мутный осадок на дне бутылок вызывал опасение, что первый глоток может оказаться и последним.

Зато вода имелась в ассортименте. Вода и квас. Кваса даже больше, чем воды, причём в самых разных ёмкостях и сосудах, украшенных затейливыми этикетками. И шрифт на них был особенный: вызывающий жажду.

Гм, странно, а на вывеске наличие кваса не отражено. Непорядок! Отметим.

– Какая я Василисушка, Баба-Яга я, – ответила девушка, ни капли не улыбнувшись, но стакан в руки взяла, и спросила: – Что пить будем?