— Девица была изнасилована? Совращена?

— Да, как будто бы, нет.

— Это она так сказала? Соврала.

— Да зачем ей врать? Она призналась в порочащем ее имя поступке, в легкомысленном побеге с мужчиной. Зачем скрывать что-то еще?

— Это же женщина. Она может солгать потому, что ей стыдно. Никогда не признается в том, что ее ухватили за задницу, потому что от этого у нее на чулках стрелка пошла. К тому же, младенец на груди… младенцы не берутся из ниоткуда, я-то точно знаю, как они получаются. Но не важно. Как она вообще увязала свое грехопадение с этой несчастной?

— Она рассказала, что мало что помнит после побега. Но гроб, младенец и дешевое белое платье — да. Слишком много мелочей показалось ей знакомыми.

— М-да… Как жестоко. Так поступить с совсем юной, невинной девушкой, которая, к тому же, без ума влюблена в того, кто это сделал…

— Поэтому она здесь.

— Жаждет мщения, насколько я могу понять?

— Мщение? Я бы больше опасался мщения, будь я на месте ее родных. Она государственный служащий высокого ранга, ей стоит только попросить, и они пойдут по ее пути нищеты, отчаяния и трудностей. Но она не просит. А вот мошенник… Она понимает, что он заслужил кары, как никто. Ведь он может искалечить много, много невинных девушек.

— Но она все же жаждет его поймать и наказать за себя, а не за гипотетические чужие изломанные судьбы.

— Это дело чести, — сухо ответил Генрих. — Найти человека, который закончил ее жизнь.

— Но она жива, — резонно заметил Тристан.

— Физически да, — сухо ответил Генрих. — Но для света, для ее семьи ее словно и не было. Громкое имя, а ни наследства, ни титулов, ни места в свете, ни надежд выйти замуж за приличного человека ее круга. К тому же, самое главное: с ее магическим даром что-то не так. Он словно есть, но будто бы и нет его. Она калека; колдует всякими ухищрениями и при помощи различных приспособлений и амулетов. Но держится при этом очень уверенно. И стоит много, очень много. На нее можно положиться.

— То есть, и потомства магически полноценного дать не сможет, — подытожил Тристан. — А вот это уже посерьезнее и похуже всяких там титулов и бабкиных сундуков с золотом. Это не понравится никому. Да, теперь я понимаю ее желание отомстить. Но, дорогой Генрих, не помешает ли это делу? Она уже впала в истерику при воспоминании о своем несчастье. Где гарантии, что не впадет еще раз? В самый неподходящий момент?

— Не впадет, — хладнокровно ответил Генрих. — Не забывайте о ее воспитании. Таких девиц учат с младенчества держать себя в руках. Тот, первый раз, был просто минутной слабостью.

10. Глава 9

— Ах, первый раз?! — удивился Тристан.

— Таких несчастных девиц в белых платьях мы видели еще несколько штук. И всегда Клэр держала себя в руках. Может быть, это зрелище… немного утешило ее.

— Утешило?

— В том смысле, что она не одна попалась на эту удочку. Не с ней одной так поступили. И она еще дешево отделалась! Все остальные были мертвы, бесповоротно мертвы, мертвы так, что даже придворные некроманты не смогли бы оживить их хотя б на пару минут, чтоб можно было допросить.

— Однако! — удивился Тристан.

— О да. Вот поэтому Клэр — уникальная и очень важная персона. Она единственный выживший свидетель. Она располагает приметами преступника, она видела его в лицо и сможет опознать. Вот его-то, в отличие от ее смертельных приключений, она запомнила хорошо. И даже нарисовала его портрет.

Генрих протянул Тристану плотный картонный прямоугольник, рамку, на который был наклеен акварельный рисунок.

— М-м-м, — протянул Тристан, рассматривая изображение. — У девушки недюжинный талант.