Волков успел поспать в карете, в жаре… Впрочем, к ночи жара отступила, и стало хорошо, и ему полегчало. Под ключицей ещё покалывало, но шума в ушах уже не было, сердце не колотилось. Принцесса была с ним рядом, сидела в темноте кареты и, когда он проснулся, держала его за руку. От жары её рука стала влажной. И тут генерал подумал с некоторым сожалением, что уж больно она ласкова.

«Кажется, она привязалась. Не на шутку. Видно, при прощании рыдать будет».

А маркграфиня и говорит ему:

– Цирль, подъезжаем уже.

Волков, чуть сжав её пальцы, выглядывает в окно кареты и тут же различает фигуру на коне рядом.

– Кто это? Фон Готт, вы?

– Кляйбер, господин генерал, – отвечает новоиспечённый сержант, – фон Готт уморился, пошёл спать в телегу, к сапёрам.

– Подъезжаем, кажется?

– Точно так, господин генерал, Мильке уже уехал вперёд искать место под лагерь, полковник Брюнхвальд хочет возле города где-нибудь встать.

Вот только ждать до утра, чтобы найти лекаря для Хенрика, он не мог, да и принцессе снова спать в карете было бы глупо, имей они под боком целый город, который, кажется, принадлежал ей. И когда они подъехали к Цирлю, он вышел и потребовал к себе начальника стражи. А тот со сна, что ли, никак не мог понять – или не хотел верить, – что в темноте у ворот ждёт, пока ей их откроют, сама маркграфиня Винцлау. В общем, ничего он сам не решил и послал за наместником Генкелем. Тот явился весьма споро, хоть был уже не так и молод, оказался боек и смышлён, выйдя сам из малых ворот в башне, узнал принцессу и сразу велел впустить её. Её, Волкова, раненого Хенрика и небольшой отряд с ними; сам же при этом проявлял рвение и, так же, как и консул Туллингена, говорил ей: «Конечно, инхаберин. Разумеется, инхаберин».

Сам Генкель дал провожатого к лучшему местному доктору. Волков, почувствовав себя ночью получше, решил лично проводить своего оруженосца к врачу, тем более что после сна вечером в карете спать он вообще не хотел. И правильно сделал, что поехал.

Врач Голеб был крупным пожилым человеком лет сорока пяти, вышел он к больному со своим ассистентом, который, судя по всему, был его сыном. Они внимательно осмотрели руку оруженосца, и старший сказал:

– Некроз. Мертвечина тронула руку вашего человека. Ничего тут уже не сделать. Надобно резать до локтя.

– До локтя? Не слишком ли? – не согласился с ним генерал. Нет, он не претендовал на знание медицины, но повидал за свою жизнь немало всяких ран и на своих товарищах, да и на себе тоже. – Может, сохраните побольше? Заплачу столько, сколько скажете.

Он увидал благодарность в глазах оруженосца. Ну, хоть что-то, до этого молодой человек почти не проявлял никаких эмоций.

– Дело не в деньгах и не в моих или ваших желаниях, господин барон, – качал головой врач. – Некрозы. Они могут и дальше пойти по жилам и мускулам. Их нужно отсечь все, – он провёл железной палочкой черту на руке Хенрика. – Боюсь я, – сомневался доктор и качал головой. Но потом всё-таки согласился. – Попробую, но хочу вас предупредить: лучше всё-таки резать больше, так надёжнее.

Они договорились, что Хенрик останется у врача до утра. Волков оставил там же и Кляйбера с пятью талерами для врача, дал ему наставления, а сам вернулся в дом наместника.

Когда слезал с коня, то увидал во дворе дома молодую женщину с лампой и корзиной грязного белья. Она была высока и хорошо сложена.

– Подожди, – остановил её генерал. – Ты кто такая?

– Я Магдалена Кублингер, – отвечала девица, немного перепугавшись. – Меня срочно позвали в дом господина наместника, велели постирать бельё для какой-то дамы, – она показала ему корзину. – Вот. Чтобы до утра всё было выстирано.