– И жену его? – принцесса немного обескуражена.

– Нет, жену его… – он на секунду задумывается, – а его жене вы передадите приглашение через него на ужине. Пригласите её на обед. Пригласите без церемоний, как подругу.

– Как подругу? Даже не знаю, о чём с нею говорить буду, – чуть озадаченно отвечает ему Её Высочество.

– А о чём обычно говорят женщины? – он усмехается. – Ну, о том, что без мужа жизнь тяжела, поговорите о детях, о крестнике Его Высочества, о нарядах наконец.

– Ну хорошо… – соглашается она, но неуверенно. – Я попробую.

– И чтобы было легче с нею сойтись, подарите ей какую-нибудь недорогую безделицу при встрече… Не знаю, что там дамы дарят друг другу… Платок, чулки… Перчатки, может быть…

– Я подумаю, что ей подарить, – говорит она, уже, кажется, размышляя о том подарке.

А тут как раз в дверях появился и сам виновник их разговора, обер-егермейстер Гуаско, он покрылся испариной и дышал так, как будто бегал всё это время, а ещё было заметно, что он немного волновался. И, переведя дух и улыбаясь смущённо, обер-егермейстер наконец предложил им выйти из конюшен:

– Инхаберин, барон, всё готово, прошу вас!

И они, переглядываясь и посмеиваясь над волнением господина Гуаско, пошли за ним на улицу и снова прошли на главный двор замка, где и увидели…

Генералу одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы определить численность людей, конных и пеших, выстроенных на площади перед ступенями парадной лестницы…

«Едва ли не две сотни. Почти рота».

Три десятка человек было верхом, и у первых десяти были на руках перчатки из толстенной кожи с большими крагами.

– Это сокольничие, лучшие люди со всех окрестных земель, – проводя маркграфиню и барона перед выстроившимися людьми, рассказывал обер-егермейстер. И продолжал: – А это загонщики, мастера, им хоть волка, хоть оленя загнать, всё по силам. Это окладники…

– Окладники? – не понял генерал.

– Лучшие следопыты, – пояснял Гуаско. – Такие что в лесу, что в горах любого зверя найдут, если он летать не научится.

Дальше шли крепкие парни с рогатинами, с копьями, больше похожими на протазаны, уж больно широки были у них лезвия.

– Это для медведей, – догадался генерал, разглядывая их оружие.

– Именно так, господин барон, для медведя и для кабана, в лесах на склонах гор секачи бывают на редкость сильны и велики, они там и по двадцать пудов встречаются, свирепы, быстры, таких кинжалом не пронять. Их только на рогатину брать.

И дальше шли егеря с аркебузами, Волков, по привычке человека военного, сразу посчитал их: двадцать два человека. А ещё два человека, оба уже немолодые, имели аркебузы изысканные, и стволы у них были длиннее, чем у обычных, и серебряный узор по цевью и прикладу, но, главное, были у этих двух аркебуз удобные колесцовые замки, получше даже, чем на его пистолетах.

«Это личное оружие маркграфа, никак иначе», – сразу определил генерал и пошёл дальше, как раз мимо трёх десятков арбалетчиков. И арбалеты у тех были неплохие. Нет, этому оружию с боевым по мощности тягаться не было смысла, ну, не стёганки с кольчугами, в самом деле, на оленях пробивать. То было оружие работы тонкой, от ложа до дуги делалось оно под калиброванный болт для точного и дальнего выстрела. А значит, и стрелки это были отличные. Дорогие арбалеты бесталанному неумехе не доверят. И обер- егермейстер продолжал, идя дальше вдоль строя:

– А это наши доезжие, они распределяют своры, это выжлятники, это своровые, всё народ пеший, загонный. Они же все и при конюшнях у меня состоят, и жеребят-однолеток выводят на шаг, и за кобылками смотрят, тут лишних людей нет. Опять же и на простой конюшне, за меринами для работ, тоже они же…