– И зачем же ты меня ждёшь? – улыбнулся ей генерал. Он мог бы и не спрашивать, и так знал, зачем девица его искала. Но всё-таки уточнил: – Уж не влюбилась ли?

– Да нет, что вы… – засмущалась девица. И, собравшись с духом, говорит: – Вы просто мне обещали… Ну, что когда госпожу до Швацца сопровожу, то вы мне денег дадите.

– Ладно, дам, дам, – соглашается Волков и лезет в кошель. – Сколько там я тебе обещал? Полталера?

– Господин! – возмущается девушка. – Да как же так… Вы же обещали две монеты.

– Ладно, шучу, шучу. Только, ради Бога, не кричи ты так, – усмехается генерал. – Орёшь на всю улицу, накличешь ещё воров каких. Отберут у тебя деньги потом.

Он достаёт два талера и протягивает их девице, и когда та уже подставляет ладошку, барон вдруг вспоминает, что Оливия об этой девице говорила, что расторопна она и усердна; и, вспомнив это, Волков денег ей не даёт, а говорит:

– Дорогая моя, а может, послужишь ещё госпоже? Ей нужны горничные хорошие. И она к тебе добра, кажется, была.

– Да, госпожа очень добра была, – соглашается Магдалена.

– Ну так пошли, послужишь ей ещё.

– Ой, нет, я домой, к родителям, – сразу отказывается Магдалена и руку не убирает: деньги-то давайте, господин. – Они у меня уже немолодые, а братьев и сестёр малых у меня три рта, родителям помогать надобно, пока замуж не выйду.

– Так и будешь помогать, – не отступает генерал, – жалование тут у тебя будет хорошее, думаю, пять монет в месяц получать сможешь. Крыша над головой, прокорм и жалование, сможешь родителям каждый месяц по монете посылать, считай, вот и помощь им.

– Пять талеров? – переспрашивает девица. Но видно, что она хочет всё-таки вернуться домой.

Но тут Кляйбер вмешался в их разговор:

– Дурой-то не будь, слыхано ли это дело: бабе – и пять монет платить будут! Столько же пехотному человеку за месяц службы выдают, и его служба тяжела, не в пример твоей, это тебе не на госпоже юбки менять. Я справлялся насчёт здешних цен, за такие деньги тут двух тёлок молочных купить можно, и ещё деньжата останутся.

И так как девица стала сомневаться, генерал, кладя ей в руку два талера, и говорит:

– А родителям письмо напишешь, спросишь у них благословения, вдруг благословят тебя при принцессе состоять, а пока ответа от них ждать будешь, так и заработаешь немного.

Кажется, все эти доводы сломили её, и, пряча монеты куда-то в юбки, она и согласилась:

– Ой, ну не знаю, господин, шибко вы уговаривать можете. Соглашусь, пойду с вами. Но родителям всё равно письмо писать нужно, иначе волноваться будут.

– Конечно, конечно, – соглашается Волков. – Напиши, если грамотна, да на почту отнеси или с каким человеком, что едет к вам в Фейбен, передай.

Кляйбер повёл лошадей в конюшни, а генерал с девицей и фон Готтом стал подниматься на третий этаж замка и от большой лестницы повернул в правое крыло, туда, где располагались покои маркграфини и её дочерей. И приятная дама в летах, с вышивкой в руках, в приёмной маркграфини сообщила ему, как бы по секрету, что принцесса Оливия уже посылала за ним и расстроилась, узнав, что он уехал куда-то; потом тут же скрылась за дверями покоев и, выйдя, сообщила ему, что Её Высочество примет его через пару минут.

Принцесса даже не бросила взгляда на Магдалену, которую Волков привёл с собой; она сразу начала с яростной тирады, едва ответив кивком головы на его поклон:

– Господи, они же все тут против меня! А ещё вы!

На ней было лёгкое платье из серого шёлка и белых кружев по вороту и манжетам, на голове самый обычный женский накрахмаленный каль. Но даже в таком простом наряде маркграфиня была необыкновенно хороша. И её возбуждение, кажется, придавало ей особой пикантности. Волков, не будь тут Магдалины, рискнул бы поцеловать эту женщину, несмотря на её грозность.