«Вот так встретишь его на улице и уж не подумаешь, что он дядюшка принцессы и что может волею своею созвать ландтаг; скорее горожанин какой-то, не банкир, конечно, но из нобилей первых».

– Барон Рабенбург, – господин канцлер кланяется Волкову весьма учтиво и улыбается. – Уж извините, что вот так спозаранку, по-стариковски, нагрянул к вам.

А генерал кланяется ему низко и галантно, как принято при дворе Ребенрее.

– Господин канцлер. Рад, что зашли, рад знакомству и, признаться, удивлён вашему радушию и простоте, – Волков разводит руками. – Канцлера Ребенрее увидать – так в приёмной ещё постоять часок придётся.

– Ну, как же не прийти к такому герою, – отвечает ему господин Брудервальд весьма благодушно, – к истинному рыцарю, коих сейчас и не осталось уже. Инхаберин обещала представить меня вам, так она спит ещё. А я давно не сплю, всё дела. Вот и решил к вам зайти, узнать, не спите ли, если нет, то и познакомиться.

Нет, не верил генерал такой вот человеческой простоте канцлера. Канцлеры великих домов добродушием и прямотой не отличаются. По природе своей канцлеры должны быть хитры и в интригах искусны. А уж ежели какой канцлер пережил уже двух своих сеньоров и берётся решать судьбу третьей, тот и вовсе царедворец первостатейный. Иначе и быть не может. Тем не менее Волков виду не показывает. Он улыбается гостю:

– И я очень рад, что вы так решили. Чем больше таких знакомств, тем крепче союз между домами Винцлау и Ребенрее.

– Разумеется, разумеется, – сразу и с жаром соглашается господин Брудервальд. А Волков же про себя думает: «Разумеется? Что разумеется? Крепить союз между домами или собирать ландтаг для выдвижения своего кандидата?». Но так как канцлер мысли барона не слышит, он и продолжает: – И вот посему я решил зайти и самолично вас отблагодарить, дорогой барон, за поистине героическое спасение нашей принцессы Оливии, – канцлер жестом подзывает к себе чиновника с ларцом, что пришёл с ним, и когда тот подходит, он раскрывает ларец.

– Истинный рыцарский подвиг должен быть вознаграждён.

Теперь генерал видит, что лежит в ларце, а там на красном бархате лежит золотая цепь. Цепь хоть на вид и не тяжёлая, но работы наипревосходнейшей. Она красиво разложена на бархате, а в центре цепи находится медаль с выбитым на ней голубем, символом дома Винцлау. Ну да… Ну да… Цепь однозначно хороша.

Может, он предпочёл бы тысячу полновесных цехинов или тяжёлых папских флоринов, которые помогли бы ему наконец завершить строительство замка, но такая цепь… Она тоже дорогого стоила. Прижимистый его сеньор одаривал его лишь серебряными цепями. Двумя. Видно, по забывчивости. Что ж… Теперь у него есть и золотая. И генералу нужно было сказать полагающиеся слова, слова скромности:

– Уж и не знаю, что сказать вам, господин канцлер. Вознаграждение королевское. Цепь великолепна.

– Спасённая вами наша инхаберин говорит о вас как о непревзойдённом герое, – он тут делает паузу и, как показалось генералу, едва удерживается, чтобы не усмехнуться, но, может, Волкову это лишь показалось; а после канцлер продолжает: – Принцесса выражается о вас в тонах восхищённых, рассказывает, что вы лично своим мечом прокладывали ей путь к свободе, уверен, что вы заслужили награду, которой удостоены самые заслуженные господа земли Винцлау.

– Благодарю вас, господин канцлер, то великая честь, – отвечает ему Волков и снова низко кланяется.

«Ничего, спина, как говорится, не переломится».

После он принял наконец ларец от чиновника и пригласил канцлера за стол, дескать, говорить сидя удобнее, но тот, сославшись на множество важных дел, стал отнекиваться. Хотя при том сразу не ушёл, а начал задавать генералу разные вопросы, среди которых первыми были самые простые. Спрашивал Брудервальд о том, когда ждать из Вильбурга делегацию дипломатов и юристов, которые будут договариваться об устройстве и оплате свадебных торжеств, а также будут готовить к подписанию договоры и контракты о владении всяким имуществом: что кому будет принадлежать, кто что будет наследовать в случаях непредвиденных. На всё это генерал отвечал, что о таком ничего особо и не знает, что его ремесло иное, и простое, что его в тонкости не посвящали и о делегациях говорить не уполномочивали, и что канцлеру лучше справляться об этом в Вильбурге посредством писем. Канцлер кивал: разумеется, разумеется, это я так спросил, вдруг знаете. А потом стал вопросы задавать и неприятные: а как же у вас в Вильбурге прознали, что принцесса находится у Тельвисов в заточении, когда мы в Швацце о том не ведали? На что генерал пожимал плечами и снова напоминал, что его ремесло простое – мечом махать да солдат водить, а куда их водить, так о том ему сеньор всё расскажет. А самому генералу про тайные дела никто не рассказывает. Хотя тут Волкова так и подмывало спросить у канцлера: а отчего же вы здесь, в Швацце, сидя, ничего не знали про пленение принцессы… Или, может, вы знали, но вас всё устраивало? И тут канцлер не унялся, а стал расспрашивать генерала о том, как он так ловко отряд свой провёл через половину земель Винцлау, что никто его отряда и не заметил; и намекал ещё канцлер, мол, как так ты по нашей земле добрых людей при пушках водишь, а разрешения у нас не спросил. Разве так можно? Но Волков намёков не понимал, лишь пожимал плечами: как дошёл, как дошёл? Дорогу спрашивал да шёл, вот так и дошёл. Дошёл, принцессу вызволил да вернулся.