– Сюда, сеньор! Сюда…

Это чуть грубоватый голос фон Готта, и Волков пятится на него, стараясь отбивать удары и выпады, а потом, улучив момент, просто поворачивается и кидается в башню.

– За ним! – истошно орёт сержант. – Дверь… Допельманн, держи дверь!

И великан действительно втискивается в проём прежде, чем Хенрик успевает закрыть дверь; он бьёт оруженосца своей гигантской глефой, но ему мешает дверь, и удар у него не выходит, он лишь отталкивает оруженосца, и тот в ответ стреляет в него из пистолета… Уж неизвестно, куда попала пуля и причинила ли она ему вред, но великан замешкался в проёме, и на него с копьём кинулся фон Готт. Сильный молодой человек чуть присел и загнал копьё в кольчугу противнику, в живот над поясом, вот только сам при этом получил тяжелый удар глефы прямо по шлему, и удар потряс его; он выпустил копьё, сделал шаг назад… и получил ещё один удар вскользь со шлема на плечо, и тут уже к нему на помощь поспешил генерал. Он двумя уколами попытался поразить огромного бойца, но один укол пришёлся в горжет, а второй не смог проткнуть кольчугу, и тогда Волков бросил ему меч в лицо, а пока здоровяк уворачивался, барон выхватил из-за пояса топор и, сначала держа его одной рукой, ударил по шлему великана, а потом, отбросив щит и быстро взяв оружие двумя руками, повторил удар, и вот этот-то удар у него получился. Допельманн выронил огромное оружие из своих огромных рук и замер, и тогда Волков ударил ещё раз, и на этот раз приложил все силы, которые у него оставались. Великан стал оседать, и четвёртый удар топора пришёлся ему по плечу, а не по шлему. А тут ещё один солдат хотел было влезть в башню. Он ударил Хенрика – который всё это время пытался запереть дверь, – алебардой, оттолкнул его и полез в проход, но старший оруженосец выхватил из сумки второй пистолет и выстрелил в него, куда-то в голову. И то ли пуля достала солдата, то ли пороховой огонь опалил ему лицо, солдат заорал, бросил алебарду и, закрыв лицо руками, выбежал на улицу. Тут уже Хенрик смог наконец закрыть дверь и задвинуть засов. И стало в башне темно.

Волков задыхался от жары; он отбросил топор и попытался поднять забрало шлема, но что-то острое царапало ему переносицу и левую бровь прямо рядом с глазом, и он, побоявшись попортить себе глаз, позвал:

– Хенрик! Фон Готт!

– Что? – тяжело дыша, отозвался фон Готт. Он, кажется, осматривал великана.

– Я тут, генерал, – откликнулся старший оруженосец.

– Вы живы? Не ранены? Шлем нужно снять, что-то царапает глаз…

– Пойдёмте наверх, – сразу отозвался Хенрик, – тут света мало.

– Я тут останусь, – говорит фон Готт, что-то ища впотьмах, – на всякий случай, вдруг попробуют сломать дверь.

А генерал и Хенрик поднялись на второй этаж башни, тут было намного светлее чем внизу. И Хенрик, осматривая Волкова, удивлялся:

– О! Это наконечник болта застрял у вас в шлеме. Присядьте.

Волков присел на ту самую скамеечку, где сидела маркграфиня; он сразу подумал:

«А где же она?».

Генерал решил с этим разобраться, как только оруженосец поможет ему снять шлем. Но шлем просто так сниматься не хотел, даже когда Хенрик ему стал помогать; забрало шлема не поднималось, и что-то острое продолжало впиваться ему в кожу возле глаза. Оруженосцу пришлось постараться, чтобы освободить голову своего сеньора. Но как только он стянул шлем с генерала и как только тот смог наконец вздохнуть свободно, он увидел её.

Маркграфиня, аккуратно придерживаясь за стену, спускалась с верхней площадки башни и смотрела на него. Волков, опираясь на стену, не без труда встал и заговорил, выражая озабоченность или даже упрёк: