– Призраком становится тот, кто погиб от чужих рук, но не знает своего убийцу, – погладил редкую бородку мертвый господин Кен.

– Не ты ли погиб доблестно в бою под знамёнами единого Дай-го, вызвавшись один на один в смертельной схватке сойтись с гигантом Аби, отправленным восставшими из Керё? Не пали ли вы оба на поле брани от ран, нанесённых друг другу?

– Я погиб в том бою, но лишь потому, что накануне битвы меня отравили, – вздохнул призрак. – Поскольку я не знаю, кто это сделал, после смерти я превратился в вечно голодного злого духа, которого речная ведьма приковала к мельнице.

Они помолчали, размышляя над произошедшим. На улице начинало светать. Хоть дождь и не прекращался, призрак начинал бледнеть. Наставало время прощаться.

– Мы должны отомстить за твою смерть, – сказал Джун отцу.

– Ты, сын, следуй своей судьбе. Если все мы будем поступать верно, то и правосудие не заставит себя ждать, – призрак обнял Кен Джуна и растворился прямо у него в руках.


Ынхе прыгнула на порог мельницы. Река за ночь поднялась, подтопив берег. Тела убитых разбойников лежали в лужах. Лисица подошла ближе к одному из них и принюхалась. Кен Джун вышел за ней и снял черные платки с их лиц.

– А разбойники странно похожи на солдат Лорда, – сказала ему Ынхе.

Кен Джун ничего не ответил.

– Возвращаемся в село? – отряхнулась лисица.

– Нет, Ынхе, – задумчиво возразил юноша. – Я поеду прямиком домой в «Птичий терем». А тебе нечего мокнуть, ты возвращайся к госпоже Инари и убедись, что речная ведьма пришла, куда нужно.

Они вместе добрались до излучины, где оставался привязанным Лунь.

Кен Джун взобрался на скакуна и посмотрел на лисицу. Та в свою очередь внимательно смотрела на него, выжидая.

– Ну, беги, – сказал он ей и, убедившись, что Ынхе ускакала в мокрую траву, тронулся сам.


Дождь стоял белёсой пеленой, скрывая и сады, и села, и горы. Так прошлое Кен Джуна до вчерашнего дня было скрыто от него завесой забвения. А теперь внутри него дождь прекратился. Всё прояснилось. Мысли были столь чёткими и острыми, что покалывание отдавалось и в пальцах. Ему не терпелось начать действовать.

Под покровом дождя Кен Джун прибыл в «Птичий терем» незамеченным. Вместо того, чтобы предстать перед семьей и объявить о своём возвращении, юноша сам отвёл Луня в конюшню и накормил. А затем вошёл в здание через дальнее крыло дворца, где размещались слуги. Столкнувшись возле кухни с поваром, он попросил не докладывать матери о своём приезде, после чего поднялся по приставной лестнице на чердак, где хранили старые вещи.


Последний раз Кен Джун был на чердаке в детстве. Мальчишкой ему нравилось забираться сюда тайком от родителей (потому что сыну господина не положено уподобляться детям слуг) и рассматривать сложенное там добро, которое представлялось тогда настоящим сокровищем. Джун не мог понять, почему столь оригинальные и ценные вещи как дедушкины карты, вёсла, ходули и барабан или отцовские колокола и телескоп пылились на чердаке, в то время как дом заполняли безвкусные безделушки вроде масок и статуэток, доставленные из самого далёкого далека и подаренные уже не вхожими дом гостями по самым банальным поводам.

На чердаке как всегда стоял волнующий аромат – пахло сеном, ветошью и пылью. Среди прочих составленных друг на друга и похороненных здесь вещей Кен Джун нашел и свой платяной деревянный сундук. Крышка его, на которой изображалась сцена сбора риса, была заперта на ключ. Разумеется, если бы он спросил у домашних, где ключ, то тот оказался бы где-то потерян, а на самом деле надёжно спрятан. И юноша не питал надежд его отыскать. Вместо этого он осмотрел сундук. Замок был надёжным и взломать его не вышло бы. Но, Кен Джун лучше других знал слабое место своего сундука: петли, закреплённые снаружи стержнями со спиральной нарезкой вместо заклёпок. Довольно быстро Джун снял крепление и петли с помощью перочинного ножа, просунул в образовавшуюся щель дедушкину стальную ходулю вместо лома и рванул крышку вверх. Та с треском вылетела, осыпав взломщика острыми щепкам. Склонившись над открытым сундуком, Джун замер. И в первый раз за долгое время глаза его наполнили слёзы.