Тряхнув головой и решив смотреть все-таки глазами, думать мыслью и ходить по земле, я медленно двинулся по залу. Нужно действовать методом исключения, вот и все. О каких сотнях женщин речь? В лучшем случае – о десятках. Она улетает в три часа в Москву рейсом «Трансаэро». Все очень просто, и не нужно отвлекаться на глупости.

Московский рейс регистрировали в зале С, пройти к стойкам я не мог – бдительные девочки из службы безопасности бросились ко мне, едва я переступил невидимый барьер, отделявший пространство зала ожидания от очереди на регистрацию. «Ваш билет!», «Я не лечу, я только…», «Тогда, пожалуйста, за ограждение!», «Но я ищу…», «Тот, кого вы ищете, после регистрации выйдет в зал. Вы хотите что-то ему передать?», «Нет!» – воскликнул я, представив реакцию бдительных девиц, если я скажу: «Да, хочу».

Я отошел за барьер и принялся оглядывать очередь, и всех, кто еще не переступил барьера. Здесь стояли пассажиры всех рейсов, не только московского, огромная толпа, заполонившая мир.

Если я ищу ее, то она сейчас, скорее всего, ищет меня. Смотрит вокруг, ждет встречного взгляда. Кто? Эта, в ярком свитере и с черной сумкой у ног? Или та, что пристально всматривается в людей, входящих в зал через главный вход? А может, она старше – вон та, к примеру, лет сорока пяти, стоявшая близко от меня и бросавшая в мою сторону настороженные взгляды?

Ощущай себя и поймешь, но не думай мыслью. Узнаешь, но не смотри глазами…

Неожиданно я успокоился. Неужели столько лет я ждал этой минуты только для того, чтобы сейчас упустить единственный представившийся случай? Ведь и ее, мою вторую половину, некая сила вела, надо думать, так же, как меня – откуда бы ей, в противном случае, знать номер моего телефона? И номер телефона соседа, которому она позвонила, когда мой телефон оказался отключенным?

Если нам суждено встретиться здесь и сейчас, это произойдет. И не нужно трепыхаться. Думать, смотреть, искать. Ничего этого не нужно. Интуиции не нужно тоже – она меня слишком часто подводила.

Будь я йогом, ввел бы себя в состояние медитативного транса и ждал развития событий. Йогом я не был, хотя и занимался когда-то дыхательной гимнастикой. Я прислонился к мраморной колонне, сложил руки на груди и стал ждать.

Объявили, что заканчивается посадка на рейс компании «Трансаэро» до Москвы, опаздывающих пассажиров просят немедленно подняться в зал отлета.

Шли минуты, а может, даже часы – время, как любят писать романисты, используя один из литературных штампов, для меня остановилось. Если бы я хоть как-то контролировал свои мысли, то наверняка нашел бы менее банальное определение – никогда не любил общих мест и в своих статьях (а прежде – в научных публикациях) старался избавляться от банальностей, как и от другого словесного мусора. Но тогда, подпирая колонну в зале регистрации, я, пожалуй, действительно впал в транс и не мог определить ни того, с какой скоростью текло время, ни даже того, в каком направлении оно текло. Возможно, эта неопределенность и заставила меня ощутить бытие, как неподвижность времени. Вот я слышу голос и не понимаю: то ли диктор призывает опаздывающих поторопиться, то ли внутри моей черепной коробки звучит эхо ранее произнесенного объявления, а может, странные звуки произвожу я сам, называя себя по имени, которое мне никогда не принадлежало.

Имя?

Почему имя, если время застыло? Имя – это процесс, длительность, судьба, наконец. Имя не может ни звучать, ни быть произнесено, и даже подумать о нем невозможно, если время стоит на месте. Ничто не может…