Мателлин вновь кивнул:

— Давайте.

Я отдала, но он лишь зажал его в кулаке.

— Через неделю мы будем на Форсе, госпожа. Меня ожидают на приеме у наместника. Вы отправитесь со мной, вас нужно как-то обтесать. Это стыдно — краснеть при виде наложницы. Форса в полной мере научит вас пониманию — нет места более подходящего. Некоторые вещи даже Императоры традиционно считают излишними.

Я промолчала — сейчас Форса не слишком меня интересовала.

— Вы можете идти, госпожа.

Я опешила:

— А галавизор, ваша светлость?

Он хмыкнул:

— Вас вывезли из этой дыры вовсе не для того, чтобы вы стремились обратно. Забудьте про галавизор, госпожа — это лишнее. Эта семья больше не ваша.

Я протянула руку:

— Верните чип, ваша светлость.

Тот лишь отвернулся:

— Я больше не задерживаю вас, госпожа. Моя рабыня проводит вас в каюту.

Я лишь шагнула вперед:

— Отдайте. Это мое!

— Идите, госпожа. Или уведут силой.

Мне не оставалось ничего другого, как развернуться и выйти из каюты.

8. 8

Не помню, как я вернулась в каюту. Будто в бреду. Меня разрывало надвое. Одна моя половина билась в истерике от того, что этот высокородный боров лишил меня надежды увидеть маму. А вторая холодела от ужаса, когда увиденное бесстыдство вновь и вновь всплывало перед глазами. Эти образы преследовали меня, будто липли. И внутри что-то судорожно билось, запуская по телу странные незнакомые импульсы. Хотелось даже замахать руками, чтобы физически разогнать непозволительные видения, но я снова и снова вспоминала, как асенка запрокидывала голову, закусывала губу. Каким диким и разморенным было при этом ее лицо… Ей было плевать, что я стояла напротив.

Я юркнула в дверь каюты и замерла, прислонившись к стене. На пятнистом лице Индат отразилось нешуточное беспокойство:

— Госпожа моя, что с вами? — Она смотрела на меня во все глаза, даже не моргала. — Вы пятнами пошли.

Я сама чувствовала, как ошпарило щеки, будто меня заживо варили. Казалось, я никогда в жизни не испытывала такого жгучего стыда. Сейчас он просто вытеснил все остальное.

Индат бережно взяла меня за руку и усадила на стул у иллюминатора. Сама привычно опустилась в ногах и заглядывала в лицо снизу вверх, сжимая мои пальцы:

— Может, воды, госпожа?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Стало чуть-чуть легче, когда я осушила бокал. Желудок наполнился холодом, и это немного отрезвляло. Но я все равно не могла прийти в себя. От всего. Я заглянула в преданные черные глаза, в которых различала свое крошечное отражение:

— Он отобрал чип.

Индат охнула и прикрыла рот ладошкой:

— Как же так, госпожа моя? Разве это законно? Вы высокородная госпожа. Вы имеете право на личные вещи!

От этих слов все застыло внутри. Я долго молчала, не отрывая глаз от родного лица. Будто боялась произнести то, что собиралась. Отняла руки, обхватила себя, словно мерзла. Покачала головой:

— Ах, Индат… Я уже не уверена, что на что-то имею право. Я очень боюсь, что они разлучат нас.

Она молчала, онемев от услышанного. Наконец, коснулась моих коленей и поглаживала через тонкую ткань:

— Никогда, госпожа! Я лучше умру! — она затрясла головой. — Разве такое возможно?

Я кивнула:

— Теперь мне кажется, что да… Теперь я начинаю думать, что мы с тобой даже понятия не имеем, куда попали.

Индат обхватила мои ноги, прижалась щекой. Стиснула так крепко, насколько хватало сил:

— Никогда, никогда у меня не будет другой госпожи!

Я инстинктивно перебирала пальцами ее жесткие черные кудри, и теперь казалось, что мы одни на всем свете. Затерянные в глубоком космосе.

— Он сказал, что моя семья — больше не моя. А то, что я увидела…