Я слушала ее в пол уха, с нетерпением ожидая момента, когда наконец-то передо мной отворят тяжёлые дубовые двери и я окунусь в предвосхищаемую атмосферу роскоши. Гофмейстерина продолжала говорить, но ее монотонная речь отзывалась у меня в голове лишь далёким эхом, будто я совершала погружение на океаническое дно, а она пыталась кричать мне что-то с дальнего берега.

Я изо всех сил пыталась заставить себя прочувствовать каждую секунду, запечатлеть ее в своей памяти, чтобы насладиться своим триумфом. Сколько я отдала за возможность быть здесь. И все, что происходило со мной, казалось мне величайшим чудом, самозабвенным сном, из которого я уже никогда не смогла бы выбраться.

Двери отворились, и теперь передо мной открылось то, что могла видеть лишь в своих фантазиях. Барокко, что я успела разглядеть на фасаде дворца, переместился внутрь здания. Здесь, при свете тысячи свечей, он потрясал своим размахом. Таких богатств доселе я не могла себе даже вообразить. Стены и полы из мрамора, колонны из слоновой кости и малахитовые абажуры, покрытые тонким слоем сусального золота, не просто приковывали взгляд, а заставляли меня, раскрыв рот, всматриваться в каждую мелочь просторного зала. Огромные потолочные арочные своды украшали искусно выполненные фрески, а на стенах располагались сотни скульптур греческих богов.

Из этой аванзалы наверх вела широкая лестница, которая на уровне второго этажа делилась на несколько коридоров. Когда я шла по ней, мне было не по себе при одной лишь мысли, что я могу поцарапать или испачкать наверняка очень редкий и дорогой мрамор. Когда мы оказались на втором этаже, мадам Анмут остановилась и, тяжело вздохнув, произнесла:

– Завтра вам покажут дворец. А сейчас Нина Александровна проводит вас до покоев. Из комнаты без особой необходимости выходить не стоит, если вы не хотите заблудиться во дворце. Надеюсь, вам все понятно? – уставившись на меня своими маленькими, невыразительными глазенками, спросила гофмейстерина.

– Да, ваше Высокопревосходительство, – вежливо произнесла я.

Женщина даже не сочла нужным что-либо ответить. Она развернулась и поплыла в другую сторону коридора, оставляя меня наедине с Ниной. Несмотря на то, что гофмейстерина не выказывала должной почтительности в отношении меня, это нисколько не трогало моего сердца. Да и я была слишком занята изучением золотой лепнины на стене.

– Анна, слышишь меня? – услышала я резкий голос, вырывающий меня из приятных, но неземных мыслей.

Я мгновенно пришла в себя и с интересом посмотрела на девушку. Почему она так быстро перешла на столь фривольный тон? Неужели фрейлины пренебрегают элементарными правилами вежливости?

– Да, я слышу. Вас, – произнесла я, наблюдая за реакцией молодой фрейлины, и когда губы той дрогнули от лукавой насмешки, поспешила исправиться, – тебя.

– Меня зовут Нина, – ещё раз представилась девушка. – Я фрейлина при дворе, уже два года, – с какой-то особенной гордостью заявила она, будто два года были невероятно большим сроком.

Я поклонилась в знак уважения, но реакции не последовало. Очевидно, между фрейлинами во дворце так было не принято.

Несмотря на всю явную недоброжелательность этой леди, я все же не могла не отметить ее внешнюю привлекательность. Длинные белоснежные волосы, собранные в толстую косу, очень нежные и изящные черты лица, пухленькие губки и большущие кукольные глаза. Мне казалось, она словно сошла с картины русского художника, стремящегося изобразить женский идеал. Глаза были прикрыты, а взгляд её казался томным и нежным, без всякого прищура. Она смотрела на меня так, будто я была симпатичным джентльменом, с которым она кокетничала.