Сегодня за завтраком император Николай находился в весьма приподнятом настроении. И было с чего. Заливались праздничным перезвоном колокола на церковных звонницах. Где-то далеко, почти на пределе слышимости, грохотали салютами батареи Кронштадта и Петропавловской крепости. А от казарм Царскосельского стрелкового полка особого назначения, шефом которого состоял сам император, доносились густые раскаты солдатского «Ура» и стрельба в воздух из револьверов, которую, несмотря на строжайшие запреты, позволяли себе господа офицеры. Простой народ тоже ходил, подвыпив, с шапками набекрень (а чего бы не выпить «смирновочки» ради такого хорошего повода). А то как же – несчастно начавшаяся война закончилась сокрушительной победой, прелиминарный договор подписан на русских условиях. Японцы даже не пытались спорить, согласившись на все, что им предложили Великая княгиня Ольга Александровна и господин Одинцов. Уж слишком шокирующим был пакет документов в специальной папке.

В связи с заключением мирного договора на Цусиме началась работа над пакетом экономических соглашений, которые надежнее стальных цепей должны были привязать Японию к России как минимум на ближайшие полвека. Но проекты этих соглашений пока держались в глубокой тайне, ибо слишком большое количество очень влиятельных лиц (собственно, и способствовавших развязыванию русско-японской войны в своих интересах) были бы просто в шоке, если бы узнали, о чем ведутся переговоры… Стоит просочиться наружу хотя бы малейшему слушку – и Николая завалят горами претензий такие люди, которым он не сможет отказать. Нет уж, тише едешь – дальше будешь. Зато при новом царствовании не забалуешь – будущая императрица уже показала зубы, осадив неутомимого в своей жадности Сандро, и дальше все будет только веселее.

По углам уже шептались о новой опричнине и о том, что со вселением в нее штаб-квартиры СИБ Петропавловская крепость превратилась в такой неприступный бастион реакции, каковым она не была даже во времена недоброй памяти императора Николая Павловича. Но тут случилась маленькая незадача. Военно-полевой суд уже приговорил было фигурантов дела о несостоявшемся цареубийстве к повешению за шею, после чего для тех уже приготовили белые саваны и хорошо намыленные веревки. Но тут вдруг (пока еще) император Николай в порыве радостного благодушия, вызванного победой, взял и помиловал своих несостоявшихся убийц, заменив им казнь через повешение пожизненной каторгой. Как был уверен капитан Мартынов, для Азефа с Савинковым удрать с каторги – дело вполне выполнимое, а значит, ненужный гуманизм поддавшегося сентиментальности императора грозил обернуться большими неприятностями. Теперь приходилось планировать спецоперацию, чтобы ни Азеф, ни Савинков в случае попытки побега не смогли отказаться на свободе. Для пущей гарантии побег можно было инсценировать, а фигурантов дела о цареубийстве заманить в ловушку и без свидетелей пристрелить.

Зато помилование Доры Бриллиант вызывало совсем другие эмоции. С одной стороны, Мартынову была отвратительна эта юная брюнетка с горящим взором черных глаз, не ценящая ни свою, ни чужую жизнь; а с другой стороны, он жалел ее несколько брезгливой жалостью, с какой здоровые сильные мужчины жалеют сбитую грузовиком бродячую кошку. Она и была похожа на злую черную кошку, при каждом допросе выгибающую спину и шипящую в его сторону злобным голосом; и бесполезно пытаться ее погладить, ибо в ответ на ласку она вцепится вам в руку зубами и когтями. Корни этой ненависти уходили как в «политику царского правительства» по отношению к бездомному народу, самому назначившему себя «богоизбранным», так и в действия богатейших еврейских семей: банкиров, промышленников, сахарозаводчиков и зерноторговцев, рассчитывающих извлечь из революционного движения невиданный доселе барыш. Крупнейшие денежные состояния сколачиваются как раз на крахах, когда тысячи и десятки тысяч разоряются, зато двое-трое невиданно богатеют.