“приватными”, и недостаточно понимал, что, как самодержавный монарх, лишен права на личную жизнь»{590}. Примечательно, что Фирсов ухитрился в одном же абзаце опровергнуть самого себя. Так, объясняя причины, почему Государь так торопился со свадьбой, он справедливо пишет: «Думая о судьбах царствования, Царь и решил не отдалять заключение брака, о котором говорилось как о священном завете почившего Монарха. Мотивация выглядела вполне серьезно – свадьба не царская прихоть, а насущная забота о благе государства»{591}. При чём же здесь нелепые мнимые «обиды» и «капризы» Царя? Естественно, ни при чём. Свадьба была вызвана государственной необходимостью. Николай II торжественной свадьбы не хотел, впрочем, как и его Невеста, но был вынужден на нее согласиться именно из-за соображений этой необходимости. Но Фирсову нужно нарисовать портрет «обидчивого» и «капризного» Государя, потому что это совпадает с рассуждениями Кревенко о «слабых натурах», которые «не выносят кажущегося им над собой контроля», и утверждениями Витте о том, что Николай II был «весьма самолюбивый и манерный Преображенский полковник». И хотя большинство оценочных утверждений из воспоминаний того же Витте опровергаются объективными фактами, Фирсову они нужны для создания негативного образа Императора Николая II. Для этого используется всё, в том числе и явные передергивания. Так, например, Фирсов пишет, что итогом недовольства Николая II Воронцовым-Дашковым должно было стать удаление графа «из Министерства двора. И это произошло, но чуть позже»{592}. На самом деле Воронцов-Дашков был отправлен в отставку вовсе не из-за своей позиции по свадьбе, а за проявленную им конкретную бездеятельность на Ходынском поле в Москве в мае 1896 г., которая привела к несчастному случаю с массовыми жертвами. Впрочем, стоит ли удивляться этим умозаключениям г-на Фирсова, когда при написании книги у него в консультантах была такая одиозная личность как протоиерей Георгий Митрофанов, который называл Государя «политическим неудачником» и утверждал, что «русский человек часто не умеет хорошо жить, но умеет хорошо умирать. Николай II, как русский человек не умел хорошо жить, но сумел хорошо умереть»{593}.

То, что свадьба была вызвана вовсе не «самодурством» Императора, а её необходимостью для стабилизации положения Династии, а значит и государства, свидетельствуют те переживания, которые испытывали Государь и Государыня в день бракосочетания. «Мне всё кажется, что дело идёт о чужой свадьбе – странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной женитьбе», – записал Государь в дневник 13 ноября{594}. Императрица Александра Феодоровна писала в письме к своей сестре Виктории о дне свадьбы: «Я не могу говорить ни об этом дне, ни о печальных церемониях до того. Ты можешь представить себе его (Николая II. – П. М.) чувства. Один день в глубочайшем трауре, оплакивая своего дорогого, на другой день свадьба в прекраснейших одеждах»{595}.

9 ноября 1894 г. Великий Князь Георгий Александрович из Абас-Тумана поздравил Государя с предстоящей свадьбой: «Мой дорогой Ники! К сожалению, Ты не получишь это письмо ко дню свадьбы, но тем не менее я от всего сердца поздравляю Тебя и Аликс, будьте счастливы. Мне так грустно не быть на вашей свадьбе, я просто в отчаянии»{596}.

Отвечая на письмо брата, Государь признавался: «День свадьбы был ужасным мучением для нее и меня. Мысль о том, что дорогого, беззаветно любимого нашего Папа́ не было между нами и что Ты далек от семьи и совсем один, не покидала меня во время венчания; нужно было напрячь все свои силы, чтобы не разреветься тут в церкви при всех»