– Больно мне, – сказал негр. – Все хуже и хуже.

– Ты не обижайся, Уэсли, – ответил мужчина, – но я не могу оторваться от штурвала.

– Для вас что человек, что собака, все равно. – Негр начинал злиться. Но мужчине все еще было жаль его.

– Я сделаю так, чтобы тебе стало полегче, Уэсли. Полежи пока.

– Вам до человека и дела нет, – сказал негр. – Вы вроде и не человек вовсе.

– Сказал же, подлечу, – отозвался мужчина. – Лежи спокойно.

– Вранье. Ничего вы для меня не сделаете.

На это мужчина – звали его Гарри Морган – просто отмолчался, потому как негр был ему по душе, а тут оставалось разве что врезать хорошенько. Негр продолжал ворчать.

– Что ж мы не остановились, когда те начали стрелять?

Гарри не ответил.

– Разве жизнь человеческая не дороже груза спиртного?

Стиснув зубы, мужчина продолжал править.

– Надо было всего-то выключить мотор, и черт с ним, с грузом, пускай забирают.

– Нет, – ответил мужчина. – Они забирают и спиртное, и лодку, а тебя сажают в тюрьму.

– Я против тюрьмы ничего не имею, – сказал негр. – Лишь бы в меня не стреляли.

Сейчас он уже изрядно допек мужчину, и тот устал все это выслушивать.

– А кого, черт возьми, сильнее ранило? – спросил он. – Тебя или меня?

– Вас, – ответил негр. – Но в меня-то еще никогда не стреляли. Я этого никак не ожидал. И вообще я категорически против, чтобы в меня стреляли.

– Уймись ты, – сказал мужчина. – От нытья только хуже будет.

Они уже подходили к островку. Лодка шла между отмелями, и Гарри с трудом выбирал протоки из-за солнца, которое слепило глаза на воде. Негр то ли рехнулся от боли, то ли на него снизошел покаянный стих; во всяком случае, рта он не закрывал.

– Зачем теперь возить спиртное? Сухой закон отменили. Кому нужна вся эта контрабанда? Садись себе на пароход да вози.

Мужчина у штурвала не отрывал глаз от протоки.

– Почему люди не могут быть честными и достойными? Почему не хотят зарабатывать на жизнь честным и достойным трудом?

Мужчина увидел место, где вода подернулась мелкой рябью из-за близкой отмели, пусть даже он и не мог разглядеть саму мель за солнечными бликами, и переложил руль. Он развернул лодку, крутя штурвал одной рукой, и тут края протоки раздались в стороны, и он на малых оборотах подошел к мангровым зарослям. Дал задний ход и выключил оба винта.

– Отдать якорь я еще в состоянии, – сказал он. – Но поднять его уже не получится.

– А я вообще шевельнуться не могу, – заявил негр.

– Оно и видно, – сказал ему Гарри.

Он с трудом вытащил малый якорь, кое-как перевалил его за борт, вытравил порядочный конец якорного троса, и лодку развернуло к манграм, так что ветки даже залезли в кокпит. Затем Гарри спустился вниз. Черт знает что, подумал он о царящем в кокпите беспорядке.

Всю минувшую ночь, после того как он перевязал рану негру, а тот забинтовал ему руку, он держал курс и не отрывался от штурвала, а с рассветом увидел, что негр лежит в кокпите среди мешков, но тогда он следил за волной и за компасом, выискивая глазами сэндкийский маяк, и не приглядывался к тому, как обстоит дело. А дело обстояло плохо.

Негр лежал посреди груды мешков с бутылями, задрав на них ногу. Борта кокпита прошило навылет в восьми местах, расщепив доски. Стекло рубки осыпалось. Гарри не знал, много ли товара погибло; там, куда не натекла кровь негра, натекла его собственная кровь. Однако хуже всего – по крайней мере, так казалось ему в данную минуту – был запах спиртного, пропитавшего весь мир. Сейчас лодка спокойно стояла в манграх, но ему по-прежнему чудилась качка открытого моря, всю ночь трепавшего их в Мексиканском заливе.