Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.

— Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!

— Да как же…. — он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. — Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально что ли не вспомнил?

— А что, должен был? — я уже злиться на него начал.

— Хм… — Никитос почесал бритую черепушку. — Ну сам ведь говоришь — баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя видать по-другому.

— Гром, х*йни не городи! — взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. — Да я сроду к чужим женам не лез!

— А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.

— Да когда такое… — возмутился я и замер, застигнутый врасплох смутным воспоминанием.

Иннушка. Хрупкая девчушка с тихим нежным голосом. Голубой халат балахонистый, длинная темная коса, глазищи здоровенные зеленые, которые она на меня все время таращила, стоило где столкнуться. Из-за шрамов наверняка. Это она? Жена командира? Надо же как изменилась. Тогда такая вся была сияющая что ли, пусть я ее едва ли и замечал. А теперь вид изможденный, будто ей душу кто всю вымотал.

— Да-да, — ехидно закивал бывший однополчанин. — Вспомнил? Как раз в ту ночь, когда ты на утро из санатория взял и сорвался. Видать, жопой почуял, что бежать от этой заразы надо, да?

— Я же бухой был в говно… — пробормотал, не понимая что и чувствую. Смятение дикое однозначно. — Чего было, и как я ее… не помню вообще. Мне, походу, вообще Наташка тогда причудилась, а поутру сорвался не глядя. Еще в бошке плескалось, и глаза еле видели.

Само утро я помнил. Смутно, но помнил. И обнаженную красивую женщину, лежавшую на топчане рядом, вспомнил. Лицо вот — нет. Волосы темные, густые, блестящие на него упали и скрыли. А я прикоснуться и убрать, посмотреть не смог себя заставить, как только осознал, что она — не моя Наташка. Так гадко сначала от себя стало, потом до полупьяного мозга дошло, что нет у меня больше моей Наташки, и еще гаже себя почувствовал.

— Я подумал что это одна из девок, что вы вызвали была, — выдавил, охреневая все больше. — Как же я ее… Бля-я-а-а! Надеюсь, хоть не силком!

Неужели я, урод никакущий на девчонку наткнулся и завалил, согласия не спрашивая. Потому как был в таком состоянии, что хрен что спросить бы мог, а и спросил бы, вот с хера ей соглашаться сходу? На рожу в шрамах поближе посмотреть?

— Ну, судя по тому, как ее гнуло и мотало под тобой, когда я на вас наткнулся ночью, тебя разыскивая, было все добровольно. Или же ей все понравилось уже в процессе, — заржал Гром цинично, а я скривился. — Да ладно, мужик, претензий же после не предъявила, значит, норм все, зашел ты девушке как надо. И вышел тоже. А что сам не помнишь, ну так с кем такого не бывало. По нажиралову чего только не начудишь. Главное, чтобы без последствий. И тебе в этом свезло, а Петровичу — нет. Хотя говорил я ему, сразу предупреждал.

— Да чего заладил ты, давай объясняй дальше! — воспользовался я поводом сменить тему.

— Не у меня же тут случился момент реанимации памяти. Я и рассказываю. Короче, первый парень у Инки был, да недолго. Прямо на выпускном в школе драка случилась, и его убили. Местные мне сказали, что молодняк чуть винцом домашним глаза залил, и к ней другой одноклассник попытался подкатить, мол нравилась она ему всегда, а тут была не была. Вот и подрались пацаны. Итог — один в могиле, второй на зоне.