– Прошлой ночью была убита Марта Дикенсон.

Кандида вытянула руки и откинулась на подушки.

– Кто такая Марта Дикенсон? И какое отношение это имеет ко мне?

– Это бухгалтер, проводившая аудит вашего трастового фонда. Та, которой вы угрожали.

– Ах, она…

– Да, именно она.

– Если кто-то и убил ее, меня это не касается.

– Неужели?

– Да. Я спрашивала Тони, и он сказал, что они все равно найдут кого-нибудь еще, кто продолжит этот долбаный аудит. Но, может быть, кто-то другой не будет так сволочиться.

– Кто такой Тони?

– Тони Гринблат. Мой финансовый менеджер.

– Он член совета фонда?

Кандида издала грубый звук, свидетельствовавший о том презрении, которое она ко всему этому испытывала.

– Нет, он к тем скрягам-старперам отношения не имеет. Он – мой личный финансовый менеджер и адвокат. Один из адвокатов. Он работает над тем, чтобы выбить мои деньги из моего же фонда.

– Значит, насколько я поняла, Тони сказал, что убийство Марты Дикенсон вам особой пользы не принесет?

– Да. Нет! – Кандида недовольно нахмурилась и приподнялась на подушках. – Вы пытаетесь меня запутать. Но я не такая уж дура, знаете ли.

«Нет, – подумала Ева, – просто дурой тебя назвать нельзя, ты дура исключительная».

– Почему вы спрашивали его о ней?

– Ну, она же мертва, верно? И я подумала, что, возможно, ее смерть мне будет выгодна. Однако Тони сказал, что я ничего не выигрываю, поэтому…

Она раздраженно пожала плечами и сделала глоток чая.

– Если вы не знали ее, как только что утверждали, то почему вы спрашивали о ней Тони?

Брови Кандиды сошлись, свидетельствуя о напряженной работе мысли.

– И что из того, что я ее знала?

– А то, что вы солгали офицеру полиции в ходе расследования убийства. И, если вы солгали по поводу такой элементарной вещи, значит, я могу заключить, что и о более существенных вещах вы будете говорить мне неправду. К примеру, о том, организовали вы убийство Марты Дикенсон или нет.

В порыве ярости Кандида с громким стуком поставила белую чашку на белый стол.

– Я не лгала.

– Вы угрожали ей. И не просто угрожали, а преследовали угрозами в телефонных звонках, запугивали. Она же требовала от вас прекратить подобное недопустимое поведение, в противном случае обещала поставить в известность попечителей фонда и судебные органы. И вот она мертва.

– Ну и что? Что из этого? – почти выкрикнула Кандида. – Я могу говорить то, что мне хочется. Никакой закон не может мне этого запретить.

– Вы ошибаетесь.

– У нас в стране есть свобода слова. Я точно не помню, кажется, Пятая поправка и тому подобное. Если вы не в курсе, то проконсультируйтесь!

– Я, несомненно, последую вашему совету, – процедила сквозь зубы Ева. – Но раз уж мы заговорили о правах, то позвольте мне напомнить ваши, чтобы всем все было понятно.

Пока Ева зачитывала ей права, Кандида напоминала маленькую рассерженную девочку.

– Как будто я всего этого не знаю! – раздраженно выдохнула она.

– Повторение не повредит. Теперь вы знаете все свои права и обязанности. Итак, почему же вы не сообщили нам того, что сказали миссис Дикенсон, когда в общении с ней реализовывали свое понимание конституционных прав?

– Про что это вы?

– Изложите нам, пожалуйста, свою версию разговора с Мартой Дикенсон.

– Господи, почему же вы сразу об этом не попросили? Единственное, что я у нее просила, – отвязаться от меня. Речь шла о моих деньгах. С какой стати я должна всякий раз выпрашивать свои собственные деньги у разных там скупердяев? И я с ней разговаривала вполне приличными выражениями. Я ей даже цветы посылала. Пообещала ей десять тысяч, если она сделает все так, как мне нужно. Десять тысяч не такая уж маленькая сумма для какой-то там бухгалтерской крысы.