– А вдруг бы эти дети вспомнили своих настоящих родителей?

– Ты многое помнишь из 2-3-х летнего возраста? – Дэррил склонил голову, чуть улыбнувшись. Я отрицательно покачала головой. – Вот тебе и ответ. Даже если что-то всплывало в их памяти, приемные родители объясняли это игрой воображения, снами, придуманными историями. Детьми проще управлять, чем взрослыми.

– Жуть какая, – внутри горла сжался комок. Какие же все-таки бессердечные эти прогрессисты!

– Дочка Грейс одна из таких детей. Ей было два года, когда началась война, – сообщил Дэррил. – Грейс целый год искала ее по убежищам, пока не встретила меня. Тогда-то она и узнала правду. Бедная, она ведь была одной из тех, кто рано проснулся, через 5 лет. И вот уже 9 лет она безуспешно пытается найти свою малышку, которая уже не малышка, а 16-тилетняя девушка. Мужа тоже она до сих пор не нашла, знает только, что он такой же беглец, как и она. Мы с Грейс встретились через 6 лет после начала войны, тогда многие жили по одному, прятались, боялись. Мы начали собирать вокруг себя людей и со временем люди подхватили эту волну. Повсюду возникали все новые и новые общины, где любой беглец мог получить помощь и поддержку, а самое главное – защиту.

Я приуныла. Если Грейс за столько лет не смогла найти свою дочь и мужа, будучи руководителем общины, то как это выйдет у меня?

– Не отчаивайся, – Дэррил как будто прочитал мои мысли. – Я нашел свою жену три года назад. Я вынужден был отправить ее в иллюзию, так как работал на прогрессистов. Думал, что получу информацию о ее убежище, но мне пришлось самому ее искать. К счастью, детей у нас не было. Люди находят родственников, даже друзей. Просто не всем везет. И на это нужно очень много времени. Особенно, в случае с маленькими детьми. Кто-то из них до сих пор в тех особых детских бункерах, но большая часть живут в городах прогрессистов. А туда не так-то просто попасть.

– И опасно, – добавила Ханна, до этого молчавшая. – Они могут отправить тебя обратно в иллюзию, могут в тюремный бункер, а могут и убить, если окажешь сопротивление. Кажется, что природа щедро наделив их гениальным умом, просто не нашла ресурсов на добрые чувства.

– У меня есть подозрения, что либо прогрессисты – новая ветвь человеческой эволюции (они ведь и браками сочетались только с такими же, как они), либо они какими-то препаратами притупили в себе эмоциональность, оставив место только холодному расчетливому уму, – озвучил свои мысли Дэррил. – Может, это все воспитание, конечно. Мой отец тоже был прогрессистом и меня воспитывал в духе, что наука – прежде всего. Но он рано умер, а мать не была ученой, хоть и поддерживала многие идеи прогрессистов. Так что на меня не было оказано сильного влияния. Хотя, наука мне всегда была интересна. Впрочем, и чувства мне были не чужды. Они-то и погубили мои карьеру. Возможно, и правда, ученым лучше не чувствовать и быть такими холодными. Как бы жестоко это не звучало.

– Я думаю, должен быть какой-то баланс в обществе, – прервала я монолог Дэррила. – Ученые должны заниматься наукой, но не должны быть заперты в своем собственном мирке. Вокруг них должны быть другие люди, которые бы их уравновесили, которые бы указали им, где корректно использовать их изобретение, а что причиняет душевные страдания людям.

– Ты говоришь, как мятежники, – Дэррил широко улыбнулся. – Они хотят сломать эту систему и сделать города доступными для всех, чтобы не было гонений и преследований, чтобы все были равны и жили в гармонии.

Грейс упоминала в своем рассказе мятежников, но ничего подробного о них не сообщила. Я поинтересовалась у Дэррила, кто они такие.