– Где машина, Лиза? – Миша еле сдерживается, чтобы не закричать. Он стоит у меня в спальне прямо в грязных ботинках. – Где машина?

Я поднимаю на него свой отупевший взгляд. По-моему, я бросила её на Московском проспекте около двух недель назад.

– Ты в этой жизни хоть что-то ценишь? Ты понимаешь, что это как минимум дорогая вещь, она денег стоит? У тебя хоть капля ответственности есть? Зря Дима на тебя её переписал. Ты всё похеришь. Идиотка!

Я не могу ничего ответить в этом состоянии, хотя, если бы у меня были физические и моральные силы, то я бы, безусловно, многое ему сказала. Саркастично уточнила бы, на какие конкретно деньги была куплена эта машина. Или иронично намекнула на ответственность за подделку документов. Но я не могу, потому что довела себя до такого состояния, когда могу только блевать.

Потому что Лизы, у которой хватало жизненной силы на постоянную борьбу с этим миром, больше нет. Она проиграла последнюю битву.

Миша садится на кровать рядом со мной. Я молча смотрю ему в глаза. Он поджимает губы и тяжело вздыхает. Ему меня не жалко, нет. Скорее, он выполняет обременительную повинность перед Димой.

– Я обещал ему присматривать за тобой. Не могу сказать, что мне это нравится. Не устраивай никому не нужный спектакль, а?

Я сдвинула брови, подумав, что даже моё тихое самоуничтожение без приглашённых гостей и свидетелей он называет спектаклем. Миша продолжает:

– Всем тяжело, а ему сейчас тяжелее всех, но он продолжает думать о тебе и оберегать тебя. Он знает, что ты слабачка, как бы ты ни храбрилась. Мне эти проблемы не нужны, давай соберись.

Я молча плачу. Точнее, «плачу» – это действие, а я скорее бездействую и слёзы вытекают из меня, пока клон моего бывшего парня распинается о том, как сильно я оберегаема моей первой маниакальной и всепоглощающей любовью. Как же тяжело не думать о нём. Как только я перестаю контролировать поток своих мыслей, пытаясь, например, заснуть, эта бурная река воспоминаний, электрических импульсов по цепочкам нейронов и невыносимых сожалений прорывается в моё сознание, и я всегда резко открываю глаза, когда этот поток приносит меня в место, где конфисковали мою душу.

Клон вытаскивает из заднего кармана своих брюк конверт.

– Он пишет тебе. На свой адрес. Тебе надо переехать туда.

Я смотрю на конверт в его руке, как наркоман на шприц. Я понимаю, что эта микродоза облегчит моё существование всего на один миг. А затем неизбежно наступит абстинентный синдром. И я буду ждать следующую дозу, предварительно вычищенную цензором.

Миша вытаскивает пакетик с белым порошком и высыпает содержимое прямо на конверт. Затем достаёт пятитысячную купюру, сворачивает её в трубочку и протягивает мне сухой паёк.

– Давай, это поможет. Мне надо, чтобы ты пришла в себя.

Я бездумно вдыхаю, освобождая конверт, откидываюсь на подушку и вытаскиваю письмо.

Его строки внедряются в мою кровь и центральную нервную систему вместе с эфиром бензоилэкгонина. Пик концентрации в крови наступает через пять минут, примерно через столько, сколько мне потребовалось, чтобы прочитать его письмо.

То есть, читая это письмо с нарастающим эффектом, я впадала в эйфорию, которая достигла своего пика к «Я очень люблю тебя».

Я расслабленно улыбаюсь. Миша, добившись нужного ему эффекта, произносит:

– Собери вещи, которые тебе нужны на первое время, и я отвезу тебя домой. Где ключ от «бехи»?

Я растерянно мотаю головой, пока натягиваю первые попавшиеся штаны на кости, оставшиеся от моих ног. Миша снисходительно смотрит на меня и, махнув рукой, выходит в коридор. Я слышу, как он открывает ящики и копается в них.