– Всё будет в порядке. Сейчас тяжело, да. Тяжело, – он произносит «тяжело» полушёпотом, осматривая квартиру своего друга.

Они выпотрошили её так же, как и мою сумку.

– Вызовем клининг. Ничего, ничего, – он продолжает хлопать меня по спине, уже непонятно кого успокаивая, себя или меня, – со всем разберёмся.

Дима произнёс эту фразу за три секунды до того, как его отняли у

меня. Он ни с чем не разобрался! Я отпрыгиваю от Миши и раздражённо говорю повышенным тоном:

– С чем ты разберёшься? Разобрался уже!

– Лиза, успокойся, – Миша поднимает ладони кверху, будто разговаривает с психопатом, затем медленно тянется к своему заднему карману. – Сейчас надо просто пережить. Пережить.

Мы проходим на кухню прямо в обуви. Пинаем валяющиеся вещи, расчищая себе путь. Пока Миша вызывает слесарей по телефону, я осматриваюсь. Это не похоже на мой дом. Они всё выпотрошили. Не оставили ничего на своём месте. Я присаживаюсь на стул, а Миша отсыпает немного обезболивающего прямо передо мной, продолжая разговаривать с диспетчерской службой. На этой кухне, за этим самым столом, у нас с Димой состоялся разговор на эту тему в первую же ночь, как я оказалась здесь. Чуть позже его объявления о предпочтении другого способа коммуникации со мной. Он тогда поставил мне ультиматум. Так началась предварительная подготовка бриллианта, чтобы он впоследствии смог стать кольцом от Тиффани. Я невротично проворачиваю его на похудевшем безымянном пальце. Первый день нашей любви.

Миша протягивает мне пятитысячную трубочку. Глубокий вдох, чтобы снова перестать чувствовать. Это похоже на ситуацию, когда несостоятельный родитель, которому ребёнок в тягость, включает ему мультики. Миша сейчас включает мне мультики, чтобы со мной было проще.

Через какое-то время, я не могу сказать точно, потому что залипла в своём внутреннем кинотеатре на очередном фантастическом мультфильме о себе и своей любви, так вот, через какое-то неустановленное время, слесари поставили новую дверь, а Миша торжественно вручил мне ключ от моей квартиры. Затем сказал:

– Дай мне свой номер. И мой запиши, вдруг что.

– У меня нет телефона.

– Как это «нет телефона»? – он недоумённо уставился на меня.

– Я его выбросила в Неву.

Пожимаю плечами и перевожу взгляд на стол. Он закатывает глаза и улыбается:

– Слушай, в этом даже что-то есть! Ты правда ненормальная! Димон так и говорил. Поехали, я куплю тебе телефон и, кажется, тебе надо поесть.

– Что он говорил? – Теперь любое его слово, хранящееся в воспоминаниях других людей, приобрело для меня особый вес. Его можно измерять в каратах.

– Ну, – замялся Миша, – что ты странная, ну, в хорошем смысле… Что ты не такая, как другие его… ну…

– Не такая, как другие его тёлки? – Я медленно встаю, опираясь на стол. Для меня это не новость.

– Я не так собирался сказать, – он улыбается.

– Да забей, – равнодушно отвечаю я.

Когда обезболивающее всасывается в системный кровоток, мне не приходится делать усилий, чтобы заставить себя совершить какое-то физическое действие. Я могу существовать вне пространства. Могу сидеть или стоять. Поехать за телефоном или остаться здесь. Разговаривать с Мишей или с кем-либо ещё. Реальность перестаёт иметь значение, когда становится неспособной причинять мне боль.

Мы в салоне связи, я стою как маленькая девочка, которой папа выбирает телефон. Только в таком случае девочка должна быть рада, а мне всё равно. Мне не нужен этот телефон. Даже звонить некому.

Миша обращается к менеджеру магазина:

– Давай последний «Айфон» и «симку».

Меня всегда поражала манера Димы сразу разговаривать с людьми на «ты». Миша делает так же. Невоспитанные. Хамы.