Поцелует?

Сомневаюсь.

Да он даже меня не вспомнит.

Уверена, он забыл о моем существовании в тот момент, когда переступил порог магазина.

И почему меня это так беспокоит? Разве я не должна радоваться амнезии напыщенного мажора?

Все эти мысли не отпускали, пока я переодевалась, прогревала машину и пока ехала за мамой и Надей.

К тому моменту, как я подъехала в родной двор, поняла, что ненавижу себя за то, что не могу отпустить из головы этот глупый ночной визит.

Из всех этих размышлений меня смог вывести только звук открывающейся задней двери.

— Привет, — с улыбкой поздоровалась с Надей. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила она, поправляя свои ужасные очки.

— Ну и отлично, — улыбнулась я сестренке.

В это время мама села на переднее пассажирское сиденье.

В те дни, когда у меня пары начинаются позже, например, как сегодня, в одиннадцать часов, я отвожу сестру в школу, а маму на работу. Даже если сама ужасно хочу спать после ночной смены.

Когда я только предложила такой вариант доставки семьи, мама была категорически против. Мне с трудом удалось ее уговорить.

Но мне так хотелось сделать что-то для нее…

Мне бы хотелось купить ей какое-то красивое платье, дорогие украшения, но… Единственное, что я могу — это почти с комфортом иногда подвозить ее на работу.

Ведь я прекрасно помню, как она помогала мне собирать деньги на автошколу. Это удовольствие оказалось не из дешевых, и я старалась брать дополнительные смены, чтобы скопить для этого деньги. Мама, видя мои нагрузки, решила помочь. Она вставала в четыре утра, шла мыть небольшой продуктовый магазин, который находится в нашем районе, а потом ехала на свою основную работу. Я помню, как ей было тяжело. Но она хотела мне помочь. И помогла. Не знаю, что бы я без нее делала. Наверное, все еще пыталась бы скопить нужную сумму.

Оставив Надюшу в школе и пожалев ей хорошего дня, мы с мамой поехали дальше.

— Как Надя себя вечером чувствовала? — спросила я, выезжая на главную дорогу.

— Хорошо. Голова не болела.

— Как думаешь, когда сможем сделать операцию?

Мама тяжело вдохнула, а потом шумно выдохнула.

— Не знаю. — Качает головой. — Перед операцией надо будет сделать еще одно обследование. Врач сказал, что новые анализы покажут более ясную картину.

От тихого, почти безжизненного маминого голоса у меня по спине поползли мурашки.

— Все будет хорошо, — проговорила почти уверено, не отрывая взгляда от дороги. На маму сейчас смотреть я просто не в состоянии. Даже не глядя, знаю, какие эмоции у нее на лице: боль, страх, отчаяние…

— Обязательно. Но знаешь, Алис… Я все чаще думаю, что операция — это ведь всегда риск…

От ее слов во мне, как спичка, вспыхнуло раздражение.

— Жизнь вообще тот еще риск, мамуль, — постаралась, чтобы голос звучал ровно, спокойно, хотя на самом деле испытывала совершенно противоположные чувства. — Что ты предлагаешь? Не делать операцию? Надя ведь ослепнет. И никто не знает, когда это произойдет. Может, завтра, может, через месяц или год. Но это произойдет. Она уже частично потеряла зрение. И эти боли… Ей больно, мам. Очень больно. Мы должны сделать эту чертовую операцию, как минимум для того, чтобы она не страдала от этих ужасных болей и проклятых обмороков.

Под конец монолога мне все-таки не удалось сдержаться, и я с ненавистью выплевывала каждое слово. Вот только ненависть эта была направлена на судьбу, которая так жестоко поступила с маленькой беззащитной девочкой.

С силой сжала рычаг коробки передач и часто заморгала, чтобы не дать слезам пролиться.

Почувствовала мягкое прикосновение к руке.