И с каждым разом я любила и уважала своего брата всё сильнее.

– Перестань тырить мою мозаику! – шлёпаю брата по рукам, когда он сгребает кучку конфет и отправляет её в рот. – Я так вообще ничего не соберу!

– Да брось, у тебя руки растут не из того места, – хохочет Глеб. – Ты можешь только цвета различать, шедевры здесь я собираю, так что это – моя доля!

Хватаю с кровати подушку и запускаю в нахальную физиономию этого засранца, но он успевает увернуться и со смехом сбегает в кухню.

Вечером помогаю маме с готовкой, но мысли то и дело перескакивают на завтрашний день, и всё валится из рук.

– Перестань себя накручивать, – ворчит мама, не сдержавшись. – Ты так все продукты переведёшь.

– Извини, – тяжело вздыхаю.

Родительница неодобрительно хмурится и отправляет меня на улицу – проветрить мозги; выхожу наружу, закутавшись в старенький плед – по вечерам всё же бывает зябко, несмотря на лето – и усаживаюсь на ступеньки. Мимо то и дело мелькают подростки, вышедшие поискать проблем на свою голову, а из домов соседей я слышу заливистый детский смех. Счастливые. Ещё не знают, что ждёт их впереди.

Поднимаю голову вверх; сегодня невероятно чистое небо, на котором я вижу ярко горящие звёзды, и меня невольно посещают мысли о том, есть ли где-то ещё во Вселенной планета, на которой подростки из бедных семей тоже вынуждены быть игрушками для избалованных мажоров. Конечно, это всё глупости, но помогает отвлечься и немного успокоиться.

– Занимаешься астрономией? – слышу знакомый насмешливый голос и резко опускаю голову.

Передо мной возле забора стоит Вадим; на нём драные серые джинсы и чёрное худи – сын богатых родителей, а выглядит как типичный житель периметра, честное слово.

– Что, у родителей финансовые трудности, что ты одет хуже, чем я? – смеюсь в ответ.

Друг фыркает и садится рядом, нагло отжав у меня край пледа; чувствую его руку, обвивающую мои плечи, и льну к нему, соскучившись по этому особенному отношению. С того самого памятного дня, когда мы в первый и последний раз поцеловались, ни я, ни Вадим больше не разговаривали об этом и делали вид, что всё так и должно быть.

Поэтому его объятие было приятным.

Хотя он мог сделать это и по привычке.

Проходит некоторое время в полном молчании, прежде чем до меня доходит, что что-то не так.

– В чём дело? – спрашиваю.

Но я и без его ответа догадываюсь, что случилось.

– Ты видел результаты моего теста, да? Я не подхожу тебе, не так ли? Поэтому ты здесь? Сказать мне, что твоим аккомодантом стал кто-то другой?

«То есть, «другая», – звучит в голове назойливый ревнивый голос.

– Вовсе нет, – качает головой. – Я здесь, чтобы сказать тебе, что ты идеально мне подходишь; таких результатов, идеальных для меня, не было больше ни у кого из тех девушек, что проходили тесты вместе с тобой. И я бы прямо сейчас забрал тебя к себе, не дожидаясь никаких официальных распределений...

В начале его речи я радуюсь, как ребёнок, но в конце очень явственно чувствуется огромное и весьма болезненное для нас обоих «НО».

И оно не заставляет себя ждать.

– Но тебя уже распределили в другую семью.

– Что?

Мне кажется, что я ослышалась; после всех моих переживаний это было вполне естественное умозаключение, чтобы не свихнуться от страха, который сейчас сковывал меня стальными обручами, отгоняя всю кровь от лица. Ну, или на худой конец подошёл бы сон – да, я просто сплю, и мне всего лишь нужно проснуться.

Проснись! Проснись! Проснись!

– Ты не спишь, Варя! – удерживает меня за руки.

В его голосе слышится такой гнев, что я послушно затихаю; но, как оказалось, получателем всей агрессии парня была не я.