— Надень, — Лёва протянул мне свою футболку, дождался, пока я прикроюсь, и пересадил на соседнее сиденье. Он что-то бурчал, приводя себя в порядок, не спеша надел куртку на голое тело и выскочил из машины.

— Капитан Хлебников, ваши документы…

А я рассмеялась…Стирала пелену испарины со стекол, читала вывески, смотрела в светящиеся окна дома и смеялась… Ночь, улица, фонарь, аптека… В том стихотворении обязаны были быть два чокнутых человека, потому что остальное всё сходится.

Город потерял таинственность, мрачность, весело переливаясь от снующих туда-сюда пожарных машин. А мы оказались в самом эпицентре событий. Лёва вместе с полицейским обошёл машину, убедившись, что мы чудом не пострадали, что-то прошептал невысокому капитану и, громко смеясь, бросился к машине.

— Я голоден, как Лев! — взвыл Доний, влетая в салон. Он бросил на панель кожаный кошелёк, покрытый мелкими каплями дождя, скинул куртку и наклонился. — Поужинаем?

— Уже завтракать пора. Половина четвёртого, Лёва.

— А может, и позавтракаем, — поцеловал, но уже иначе. Его жесткие губы с нежностью перебирали мои, заставляя стихший огонек в теле загораться снова и снова…

Хорошо было сидеть в его футболке, скрепив влажные растрепанные волосы дорогой перьевой ручкой на макушке, с размазанным по лицу кисло-сладким соусом и рассыпанной на коленях картошкой фри и встречать рассвет, лениво пробивающийся сквозь свинцовые тучи. Лёва подбирал ломтики, оставляя ожог от поцелуя… Хорошо было сидеть под его крылом, смотреть, как стихает гроза, просветляется небо, несущее обещание. Хорошо было с ним просто быть… прижиматься к груди, чувствуя, как сон забирает моё опустошенное тело.

А дальше опять тьма…

И в ней тоже было хорошо. Спокойно и мягко. Я будто плыла в невесомости… Но всё время мешал яркий свет, просачивающийся в узкую щель век. Кололся, резал, словно нарочно выманивал меня в уродливую, гадкую и жестокую реальность… А так не хотелось.

Пугающая мгла стала моим идеальным пристанищем, где были лишь влажные поцелуи, пошлые шлепки и томные стоны. Там тело было невесомым, лёгким, как пёрышко… От той страсти рушились деревья, с неба падал нескончаемый поток дождя, а глаза пекло от слёз счастья…

Мозг уже проснулся, окончательно сдавшись перед солнечным светом, но я упорно сжимала веки, боясь, что это чувство растворится.

Нос защекотал тонкий аромат свежего леса, горечь алкоголя и запах картошки фри.

Улыбалась…

Шарила по простыне, пытаясь вспомнить, как оказалась дома. Всё искала, искала свою любимую мягкую игрушку, но её не было. А вот кровать все не заканчивалась и не заканчивалась…

— Чёрт! — я распахнула глаза, осознав, что что-то не так.

Но лучше бы я этого не делала!!!!

День сурка… Не иначе.

Зажмурилась, досчитала до ста, пытаясь дышать не как буйвол перед случкой, и снова открыла.

Но ничего не поменялось… Передо мной была все та же красивая стена из сверкающего оникса, охровые прожилки которого сверкали в закатных лучах шикарным пожаром.

Облизала пересохшие губы и медленно повернула голову, тумба с моей стороны кровати была пуста, а вот на дальней стояла длинная, всё так же похожая на деревянный посох ваза…

Хотелось орать, рыдать, но больше всего хотелось понять, какого, мать вашу, тут происходит? Пусть мне все это кажется!

Я рванула с себя одеяло и взвыла…

Опять голая и опять в этой долбаной идеально удобной кровати размером с футбольное поле. Белоснежные простыни были скомканы, а на соседней подушке заметен след.

Я топала ногами, пытаясь унять накрывающую с головой панику. Осматривалась, пробуждая не самые приятные воспоминания.