В некоторых случаях обман с точки зрения морали бесспорно хуже, чем ложь. По сравнению с обманом королевы, цель которого – захват Железного Трона, ложное признание Эдуарда в измене с целью спасти жизнь своим дочерям и сохранить в королевстве мир выглядит прямо-таки похвально. Однако некоторые выдающиеся философы, в том числе Иммануил Кант (1724–1804) и Родерик Чисхолм (1916–1999), утверждают, что при прочих равных условиях лгать человеку в лицо гораздо хуже, чем обманывать его каким-либо другим способом[8]. Большинство из нас интуитивно чувствует, что обманывать, не прибегая ко лжи, с нравственной точки зрения правильнее. Королева Серсея попросту держит связь со своим братом в тайне и предоставляет другим судить, кто отец Джоффри. Многие философы, вслед за Кантом и Чисхолмом, согласятся, что, если бы она заявляла открыто, будто отец Джоффри – Роберт Баратеон, ее вина была бы более тяжкой.

Почти все философы-моралисты полагают, что ложь дурна именно потому, что имеет своей целью обмануть кого-либо. Но если Кант и Чисхолм убеждены в том, что ложь – это зло, другие не соглашаются с этим (например, Бернард Уильямс, упомянутый выше, и Т.М. Сканлон в книге «Чем мы друг другу обязаны»). Признавая различия между ложью и другими способами обмана, они не думают, что от этих различий ложь становится хуже. Иными словами, они в принципе согласны с английским поэтом Уильямом Блейком (1757–1827): «Правда, сказанная злобно, лжи отъявленной подобна»[9].

Самая плохая сторона лжи – это, возможно, то, что лжец предлагает нам поверить ему, а затем предает эту веру. По словам Родерика Чисхолма и Томаса Фиэна, «ложь, в отличие от других форм намеренного обмана, является по сути своей нарушением веры». Эддард, например, открыто призывает горожан Королевской Гавани поверить в его измену. Робб, с другой стороны, не говорит напрямую Тайвину Ланнистеру, что все войска северян движутся на юг по Королевскому тракту. Поэтому он не предает ничьего доверия, когда ведет «девять из десяти своих всадников» через Зеленый Зубец у Близнецов.

Но даже согласие с тем, что нарушенное доверие усугубляет вину обманщика, не объясняет того, отчего ложь хуже всех остальных форм обмана. Обманщик может воззвать к доверию обманутого и предать это доверие, не прибегая к откровенной лжи. Так, Мирри Маз Дуур дает понять, что способна вылечить кхала Дрого. При этом она, сказав, что «жизнь можно купить лишь смертью», заставляет Дейенерис поверить, что речь идет о смерти рыжего жеребца, а не ребенка, которого носит кхалиси. Но, не солгав открыто, она все-таки предлагает Дейенерис поверить ей и предает доверие. (Дейенерис, правда, отплатила колдунье сполна: сожгла ее на погребальном костре вместе с Дрого.)

Многие философы полагают, что лучше обмануть не солгав: это уменьшает ответственность за обман. Если вы лжете кому-то в открытую, вся ответственность падает только на вас, поскольку другая сторона верит вам на слово. (Конечно, при наличии здорового скептицизма она может и усомниться, но люди в большинстве своем избегают обвинять кого-то во лжи без серьезных доказательств обратного.) Если же вы обманываете каким-нибудь другим образом, ваша аудитория должна прийти к ложному выводу на основе собственных рассуждений. Иначе говоря, люди сами выбирают, верить вам или нет, и, само собой, несут ответственность за свой выбор. Мейега не уточняет, чьей жизнью нужно заплатить за жизнь Дрого: Дейенерис сама делает вывод, что это конь. Поэтому часть ответственности за обман ложится и на нее. «Ты говорила мне, что только смертью можно выкупить жизнь. Я думала, ты говоришь про коня», – упрекает она, на что Мирри Маз Дуур вполне резонно ей отвечает: «Эту ложь ты сказала себе сама. Ты знала цену».