Но если это была лишь игра (только игра и ничего больше), то зачем Джералд решил купить настоящие наручники? Интересный вопрос, да?
Может быть, и интересный, но я не думаю, что сейчас это важно, Джесси, – раздался у нее в голове голос Рут Ниери. Удивительно все-таки устроен человек – сколько мыслей приходит ему в голову одновременно. Вот, например: помимо всего прочего, Джесси сейчас размышляла о том, что, интересно, сейчас стало с Рут, которую она не видела уже десять лет. Последней весточкой от нее была открытка трехлетней давности: на открытке был изображен молодой человек в вычурном костюме из красного бархата с гофрированным воротничком. Он стоял, игриво высунув язык, а внизу была надпись: «ОДНАЖДЫ МОЙ ПРИНЦ ПОЙМЕТ, ДЛЯ ЧЕГО МУЖИКУ ЯЗЫК». Юмор новой эпохи, подумала тогда Джесси. У викторианцев был Энтони Троллоп[6], у потерянного поколения – Г. Л. Менкен[7], нас же хватило только на скабрезные почтовые открытки да на остроты на бамперных наклейках типа: «КСТАТИ, ЭТО МОЯ ДОРОГА».
На обратной стороне открытки была лишь размытая марка штата Аризона и краткое сообщение, что Рут вступила в общину лесбиянок. Эта новость вовсе не удивила Джесси. Она даже порадовалась про себя, что ее старая приятельница – такая раздражительная и вместе с тем такая необычайно милая – наконец-то смогла найти в великой мозаике жизни ячейку, подходящую и для ее стеклышка – замысловатой стекляшки нетривиальной формы и расцветки.
Джесси закинула открытку Рут в левый ящик стола, где она хранила странные письма, на которые скорее всего никогда не ответит. С тех пор она вообще не вспоминала о Рут Ниери – выдающейся личности, которая мечтала иметь мотоцикл «Харлей-Дэвидсон», но не могла справиться даже с коробкой передач на стареньком Джессином «форде пинто»; которая часто терялась в студенческом городке собственного университета, в котором проучилась три года; которая плакала каждый раз, когда начинала что-то готовить и забывала стряпню на плите, сжигая ее дотла. Случалось это настолько часто, что она не спалила их комнату – а то и все общежитие – лишь по счастливой случайности. Как странно, что этот самонадеянный напористый голос в ее голове ассоциируется у Джесси именно с Рут.
Собака снова залаяла где-то на озере. Лай не приблизился, но и не отдалился. Хозяин этой собаки – явно не охотник. Кому придет в голову взять с собой на охоту такого пустобреха?! А если хозяин просто вывел пса на прогулку, то почему лай раздается из одного и того же места вот уже минут пять?!
Потому что ты была права, – подсказал внутренний голос. – Нет там никакого хозяина. Это был совершенно непонятный голос. Он не принадлежал ни примерной женушке Берлингейм, ни Рут Ниери, ни самой Джесси (насколько Джесси вообще представляла себя). Это был очень молодой и очень испуганный голос. И, как и голос Рут, он казался ей очень знакомым. Это просто бездомный пес. Он не поможет тебе, Джесси. Он не поможет нам.
Но, может быть, это было слишком уж мрачное предположение. В конце концов она же не знает наверняка, что это бездомный пес, верно? Конечно. И пока она не знает наверняка, она будет думать, что это не так. Потому что ей так спокойнее.
– А если тебе что-то не нравится, можешь подать на меня в суд, – прохрипела Джесси.
Между тем оставалась еще одна «маленькая» проблема. Джералд. В боли и панике она напрочь о нем забыла.
– Джералд? – Ее голос по-прежнему звучал сипло. Джесси откашлялась и попробовала еще раз: – Джералд!
Ничего. Никакого ответа. Глухо.
Это еще ничего не значит. Это не значит, что Джералд умер. Так что держи себя в руках, женщина, и не впадай в панику. Одного раза вполне достаточно.