Но я не чувствую ничего. Никакого желания отвечать что -либо на его короткие рубленные фразы или дурацкие вопросы, которыми он пытается завязать беседу. Я не чувствую даже желания отодвинуться, потому что мне абсолютно всё равно, даже если он сейчас залезет на меня и попытается взять.

Убойная доза лекарственных препаратов перед встречей с этим престарелым уродом давно стала для меня нормой. Ведь только в таком состоянии я не закатываю истерик, и не верещу о том, что не выйду замуж. Просто мне тяжело хоть слово продавить сквозь слипшиеся губы.

– Как же ты похожа на неё, – в сотый раз сообщает мне Грохов. – Даже выглядишь так же болезненно.

Я не знаю о ком он. Грохов не рассказывает ни мне, ни Сомову, да я и не стремлюсь узнать. Единственное чего мне хочется – это избавиться от контактов с ним и забыть, как о страшном сне. Но кто будет интересоваться моими желаниями, если я разменная монета? Товар?

Он находится со мной в комнате ещё минут десять. Внимательно рассматривает своими бегающими карими глазами и тянет губы в кривой улыбке.

– Мы сошлись на сроке через два месяца, Ольга. Денег я уже выделил, поэтому спокойно готовься к свадьбе. Надеюсь, к тому времени ты уже свыкнешься с этой мыслью, и мы снова сможем уменьшить дозу.

Я приоткрываю слипшиеся губы и проталкиваю через них слова, которые никто не слышит. Грохов хмурится, но всё же склоняется к моему лицу.

– Пошел в жопу!

И этого хватает, чтобы самоуверенного придурка перекосило. Он резко вскакивает с кресла и вылетает, хлопнув дверью.

Я знаю, чем это обернется, но всё равно улыбаюсь, когда через десять минут в комнату входит взбешенный Сомов с перекошенным лицом и наносит мне несколько сильнейших ударов кулаком по лицу. Я даже понять ничего не успеваю, потому как до этого момента дальше пощечин и попытки придушить он не заходил.

Я мгновенно теряюсь и проваливаюсь в темноту.

В следующий раз прихожу в себя от острой боли, запаха спирта и тихих всхлипов. Едва ли могу открыть глаза. Один точно заплыл и маму я не могу им нормально рассмотреть.

– Прости меня, – всё время повторяет она. – Прости, Оленька. Я вызвала врача, он скоро будет. Увезет в больницу.

Молчу, понимая, что никто меня из этого дома ещё очень долго не выпустит, но мама, видя моё сомнение бросает опасливый взгляд через плечо, а понимая, что никто её не подслушивает тихо говорит мне:

– Его нет дома. Приедет мой хороший знакомый и вывезет тебя под предлогом серьёзной травмы.

Я всё ещё сомневаюсь, что ей потом не достанется, но всё же киваю, отмечая про себя, что меня подташнивает, да и мысли в голове несколько путаются.

Минуты вдруг начинают тянуться нескончаемой вереницей, в которой ничего кроме пустоты и ожидания нет. Мама поглаживает мою руку и беспрестанно просит прощения, а я лежу с закрытыми глазами, потому что даже неяркий свет режет глаза, заставляя мозг болезненно сжиматься.

Когда приезжает врач, мама вдруг меняется в лице. Я не понимаю, что это значит, но меня радует, что плакать она перестает.

– Здравствуйте, Ольга, – улыбается мне высокий мужчина в белом халате.

– Здравствуйте, – хрипло отвечаю, щурясь от боли.

– Меня зовут Игорь Константинович. Давайте осмотрим вас.

Я невольно отмечаю высокие скулы и серьезный взгляд, который резонирует с обаятельной улыбкой. Он очень симпатичный. Наверное, поэтому мама старается не смотреть в его сторону. Если Сомов узнает о неравнодушном отношении мамы, а оно явно имело место быть, этого человека никогда не будет на пороге дома.

Доктор осматривает мои синяки, изредка бросая взгляд на дверной проем, в котором стоял охранник. Светит фонариком в глаза и сжимает челюсть, когда я жмурюсь и морщусь. Делает какую-то запись в блокнот и крайне серьезно сообщает маме: