– Скорее всего сотрясение. Нужно везти в клинику и подтверждать диагноз.

Мама мгновенно хватает телефон и выходит из комнаты, но до нас все равно доносится её дрожащий голос:

– Артём, её осмотрели. Доктор говорит, что это, скорее всего, сотрясение. Её нужно везти в клинику. Да. Нет! Ты не можешь держать её дома в таком состоянии! Артем, послушай, что ты говоришь. Ты покалечил мою дочь и собираешься оставить её вот так? Её увезут прямо сейчас!

Мы с Игорем Константиновичем переглядываемся и я слабо улыбаюсь.

– Со зверем спорит? – тихо спрашивает он, на что я снова морщусь.

– С животным, – отвечаю коротко, не имея сил даже на поддержание разговора.

Но доктор понимающе кивает, делая новую запись в блокноте.

Мама быстро возвращается в мою комнату и достает из шкафа первую попавшуюся футболку и штаны, на что врач качает головой.

– Это ни к чему, она в пижаме. Сейчас ей нужен покой. Вещи привезете позднее.

Мама сдается, обессиленно опуская руки. Доктор помог мне подняться, но когда мы уже собрались выходить охранник Сомова преградил нам дорогу. Но ровно до слов мамы, что они должны доложить своему начальству. Ситуация разрешается довольно быстро и уже через пять минут я выхожу из подъезда.

Знакомое чувство тяжелого взгляда на плечах, я ощущаю почти сразу. Потому поднимаю глаза к окнам дома напротив и невольно кривлюсь, когда вижу на балконе курящего Арса. Не знаю, что происходит в эту секунду, но мне на миг кажется, что он очень зол на меня. Правда, это ощущение тут же теряется, когда он делает новую затяжку.

– Нормально себя чувствуешь? – слышу вопрос мамы.

Не нормально. Кружится голова и тошнит. А ещё мне совсем не хочется отвечать на этот вопрос, потому я отвожу взгляд от до боли знакомого балкона десятиэтажки и болезненно вдыхаю утренний влажный воздух, после чего сажусь в машину скорой помощи частной клиники.

Добираемся мы быстро, но я никак не могу избавить свои мысли от тяжелого злого взгляда. Кажется, что, если бы Арс был рядом он бы повторил действия Сомова. Такие думы меня пугают, но уже в момент, когда меня начинают возить по кабинетам, я отвлекаюсь.

Сотрясение действительно подтверждается. Об этом нам с мамой сообщает Игорь Константинович, уже находясь в моей уютной палате.

– Как минимум пару дней она должна находится в состоянии покоя. Обследование показало, что сотрясение есть, но осложнений серьезных выявлено не было. Поэтому лечение ей назначили стандартное для таких ситуаций. Обезболивающее, успокоительное, ноотропы и… – мужчина подходит к тумбочке и берет мой телефон, чтобы тут же отдать маме. – Никаких телефонов, телевизоров, книг и музыки.

Я сглатываю, но не возражаю. Не имею ни малейшего представления, чем можно заниматься в постели два дня, не имея доступа к развлечениям.

Когда они уходят, я начинаю понимать, почему был запрет. Мне нужен сон, а гаджеты лишь занимают внимание, не позволяя глазам и мозгу расслабиться. Стираю с распухшего от кровоподтека века слезу и осторожно переворачиваюсь на бок, после чего почти мгновенно засыпаю.

Так протекает день, второй. Врач заметил снижение аппетита, но на самом деле есть вообще не хотелось, поэтому приходилось в себя впихивать хотя бы порцию пудинга и чай. Хотя и тошнило безбожно после этой процедуры.

Мама практически не вылазит из палаты, на что я не против, но вот доктор настаивает, что ей тоже нужно отдыхать, потому отправляет её домой или в свободную палату, где она перехватывает несколько часов сна.

Сейчас она уехала, потому я лежу, глядя в потолок. Жутко хочется встать и походить, чтобы размять затекшие мышцы и в какой-то момент, я прям чувствую, что мне это жизненно необходимо.