6. Глава 6. Роковая шутка.

Дома Тая поделилась с матерью новостью, какое предложение сделал ей Красман от лица вышестоящего начальства. Ирина Светлова не одобряла «не женскую» профессию дочери, но россиян давно научили не отказываться сходу от возможности получить бесплатное образование.

– Ты же мечтаешь хирургом стать, а так тебя навечно замуруют в морге, – сказала она после долгих раздумий.

– Не навечно, по закону я буду обязана отработать по договору несколько лет в больнице по данной специальности, а потом могу делать, что захочу.

– Тебе тогда уж далеко за тридцать перевалит! Точно не захочешь заново за парту садиться, – покачала головой мать.

– Ой, мама, ну какие в ординатуре парты, я тебя умоляю!

– Если согласишься, то еще много лет будешь с Дмитрием Ивановичем работать.

– Сосредоточься на плюсах такой работы. Например на том, что пациенты никогда не звонят по ночам. А на работе они не донимают своими болячками, как всегда поступают живые назойливые пациенты, своими вечными жалобами мешающие врачам работать с документацией. Учитывая объем этой самой документации – жирный плюс в пользу профессии патологоанатома.

– Твоя жизнь, тебе и решать, – ответила мать. –  На вкус и цвет товарищей нет, для кого-то и морг – прелестное местечко.

– О, черный юмор заразителен. Мамуля, не переживай, не место красит человека, а человек место. Я еще подумаю, а то мне как-то не нравится ситуация с премиями...

Прошли три недели. Герман Аронович Красман не солгал о намерении зарыть в землю топор войны: все последние дни он был с Таей вежлив и предупредителен, неизменно улыбался при случайных встречах и даже изволил изгибать губы в подобии улыбки при всплесках ее профессионального черного юмора. Тая раздумывала, с чего бы такие метаморфозы, и приходила к логичному выводу, что потребность больницы в услугах патологоанатомов перевешивает сугубо личное желание зама главврача терроризировать одного из таковых. Как бы то ни было, с Красманом у нее потихоньку наладились вполне сносные взаимоотношения, она даже вполне искренне отвечала на его улыбки и перестала огрызаться на его витиеватые комплименты.

День юбилея Дмитрия Ивановича начался у Таи с раннего подъема утром и долгой беготни: забрать из цветочного магазина роскошный букет, созвониться по поводу доставки торта и пирогов, накрыть стол в большом кабинете, обычно выделяемом главврачом для таких случаев, не забыть про оформление подарка и извещение всех коллег, что общий сбор по праздничному поводу в шесть вечера.

– Широкову надо было как всем поступить: в субботу в кафе коллег пригласить, а не в больнице поздравления принимать, – недовольно высказывались некоторые врачи.

– Он и в больнице никаких торжественных речей слушать не хотел, еле уговорила его не отрываться от коллектива и прийти сегодня, принять наши наилучшие пожелания, – объясняла Тая, хоть нелюдимый характер главного патологоанатома больницы был известен всем не хуже, чем ей.

Широков никогда не был женат, близких родственников у него не имелось, да и дальних, с которыми бы он поддерживал отношения – тоже. Бывший судмедэксперт был самым настоящим одиноким волком, для которого смыслом существования была его работа, и который с мертвыми ладил куда лучше, чем с живыми, и  комфортнее чувствовал себя в прозекторской, нежели в переполненной ординаторской.

– На работе и выпить нельзя, – дружно крякнули санитары, а Тая взмолилась:

– И вы туда же, мне Дмитрия Ивановича с этой жалобой хватило! Дома за здоровье именинника выпьете, а в больнице чай с вкуснейшими пирогами и тортом будет.