Он взял мои ладони в свои, отнял от моего лица и ласково поцеловал каждый пальчик на них. Хотя отвлекающий манёвр совсем не сработал.

— В том и дело, Луна, ты уже грезишь, если так размышляешь. И я никогда не считал тебя бестолковой и беспомощной. Ты, конечно, взбалмошная временами и упрямая до такой степени, что забываешь об инстинкте самосохранения, но уж точно не слабая и безвольная дурочка. Наоборот, — опять вздохнул. — Ты слишком хороша. Для меня, так точно.

Должно быть эти слова были призваны меня успокоить. Вот только эффект получился обратным.

Такая злость разобрала…

— Да что ты заладил о том, как я хороша?! Грежу? Я? Так, да?! — бросила встречным обвинением. — Ну, так разбуди меня, заставь очнуться! Или ещё лучше, просто уходи, оставь меня, ты сможешь, я знаю, мы ведь всё равно обречены по твоему мнению. А ещё лучше — сразу убей. Ты ведь именно так решаешь все проблемы, мешающие жить, как тебе хочется?!

С каждым моим словом моя ярость во мне только росла и крепла, продлевая невозможность нормально дышать. И не только она. На горле сомкнулись мужские пальцы, сдавливая, лишая последних крох кислорода.

— Ты права. Именно так.

В глазах напротив светилось не меньше ярости, чем во мне, если не больше. Пальцы с хрустом то сильнее сжимали мою шею, то ослабляли хватку.

Прошла минута, другая, целая вечность, которую он боролся сам с собой, после чего, так и не сделав ожидаемого, с рычанием отбросил меня в угол дивана. В порыве всё того же бешенства снёс журнальный столик, который громким звоном разбитого стекла и звуком ломающегося каркаса отлетел в раскрытые двери гостиной на палубу, царапая деревянный настил. Следом за ним прямо в стену с работающим телевизором полетело кресло. Второе он просто поднял и с настоящим рёвом ударил им прямо об пол. Не раз. Пока от того не остались лишь отдельные куски, непригодные для дальнейших манипуляций.

И так мне папа вдруг вспомнился…

Нет, не потому, что надо было его слушаться и за пределы отчего дома не выходить, а ещё лучше до конца жизни сидеть в своей комнате и не отсвечивать перед другими оборотнями, чтоб уж наверняка.

Всё-таки ярость присуща не только наёмным убийцам, альфа-ген априори не подразумевает пацифизм и склонность к пониманию. Тот же Раф изнурял себя физическими нагрузками порой сутками напролёт, чтобы погасить бушующий в нём гнев. Самоконтролю долго учился. А уж когда планку всё же срывало…

В общем, успокаивала я себя, как могла.

Максимально затихнув. Лишний раз опасаясь даже вдохнуть резко, не то чтоб пошевелиться.

А уж когда оборотень отвлёкся от разрушений мебели и вновь на меня посмотрел…

Настолько безумный взгляд я видела у него впервые.

Словно и не он, а его внутренний зверь сейчас на меня смотрел. И не просто смотрел, а готовился к убийству. Раз уж, кроме меня тут убивать некого, то вполне очевидно, что меня ждёт.

Страшно?

Дико!

До вжатой спины в подушки дивана, бешеного стука сердца и спазма в горле, будто он снова меня собственноручно душил. Его шаг в мою сторону вовсе показался чем-то неотвратимым, подобно падающему сверху лезвию гильотины, когда руки и ноги связаны, и ничего с этим не поделаешь, остаётся только принять свою участь.

— Доминик… — произнесла одними губами.

И да, всё-таки трусливо закрыла глаза.

Секунда. Другая.

Вздрогнула от прикосновения. И не сразу осознала, что мой сверххищник опустился передо мной на колени, уткнувшись лбом в мои ноги. Широкие ладони альфы скользнули вдоль моих бёдер, обнимая, стирая всё плохое, вытесняя мой внутренний холод своим бесконечным теплом.