Вдруг все погасло. Молниеносно, будто дуновением затушили свечу. Феррандо разжал объятия и уже поспешно шел в сторону консоли. Поднял стеклянный колпак, подхватил пустую склянку тонкими пальцами. Его лицо выражало полнейшую растерянность, но тут же словно посерело от гнева:

— Здесь ничего нет.

Он будто обвинял. Голос стал резким, острым, как наточенный нож. Амели вновь обхватила себя руками, понимая, что ее трясет. Феррандо подошел и вертел склянку у нее перед самым носом:

— Здесь ничего нет. Ни крупицы, — он потряс флакон. — Ни следа.

Амели сглотнула:

— Что там должно быть?

— Квинтессенция.

Это слово ни о чем не говорило Амели. Она лишь опустила голову.

— Ты лгунья.

Она уже не отпиралась. Сложно возражать, когда даже не понимаешь, о чем идет речь.

Феррандо ухватил за подбородок, заставил смотреть в глаза:

— Я тебе дам еще один шанс. Только один. Если эта склянка не наполнится… Думаю, ты помнишь наш разговор.

Амели лишь опустила взгляд и шумно вздохнула, стараясь не потерять остатки самообладания. Но слезы уже покатились по щекам. Она не понимала, чего он хочет от нее.

— Если я виновата, мессир, скажите, в чем моя вина? Что я должна сделать? — Она схватила черный рукав: — Создателем прошу, мессир, скажите, что вы хотите от меня?

Он выдернул ткань из ее тонких пальцев, прокричал куда-то в стену:

— Орикад!

Демон появился из воздуха с легким шлепком, будто лопнул мыльный пузырь:

— Я здесь, мессир.

— Проводи мою жену в покои.

Демон лишь кивнул, ухватил Амели за рукав сорочки и вывел за дверь.

28. Глава 28

Утро выдалось хмурым. Сквозь щели ставен виднелись полоски серого неба. Хотелось так и оставаться в постели, сказаться больной. Лежать весь день и просто смотреть в окно. От самого незначительного движения ныли мышцы на животе, будто Амели накануне весь день таскала тяжести. Она потянулась, растягивая эту тупую боль. Неужели так будет каждый раз? Она вновь сжалась калачиком и поплотнее укуталась в одеяло, наблюдая, как мутный бледный луч ложится на паркет.

Она была благодарна демону за то, что не донимал вчера расспросами и насмешками. Просто довел до дверей и исчез. Он сам будто поблек. Пропала задорная искринка в золотистых глазах, даже позабылись дурные замашки, будто бесстыдное позерство больше не развлекало.

Мари прошмыгнула в дверь, и видя, что Амели не спит, принялась открывать ставни, впуская в комнату мутный серый свет:

— Доброго дня, барышня.

Амели села в кровати, прижимая одеяло к груди:

— Дня?

— Полдень уже. День нынче скверный — с утра дождь моросит.

Амели нехотя встала, сунула ноги в домашние туфли и подошла к окну. Долго смотрела в сад, будто утративший краски. Интересно, а за окном в лаборатории по-прежнему солнце?

Она велела одеваться. Молча терпела, пока Мари затянет все шнурки, наколет все булавки.

— Что к столу пожелаете? Кухарка с раннего утра выспрашивала, что вам подать.

Амели пожала плечами. В покоях сидеть не хотелось.

— Ничего не говори — я сама в кухню схожу.

Хотелось сесть у очага, выпить кружку молока, съесть сладкую булочку или кусок хлеба с маслом. Да и тетка Соремонда казалась такой теплой, домашней. Уж, не погонет.

Амели протиснулась в кухонную дверь, наблюдая, как кухарка высыпала на стол миску с фасолью. Взяла маленькую корзинку, положила на колени, застланные передником, и принялась перебирать.

— Что же ты в дверях стоишь, госпожа?

Амели понурила голову: какая она госпожа? Одно название.

— Доброе утро, тетушка Соремонда.

— Уж день давно, милая. Скверный день, — она кивнула в сторону серого окна. — Хмарь одна. А ты пришла — и светлее стало. Ну, чего тебе подать?