– Не скажу, – отвечает Майки.

– Почему это? – удивляется Чарли.

– Тогда сюда сбегутся толпы людей, – объясняет он, – и весь шарм пропадёт. Прошу, если вам не трудно, не пишите эту статью.

– Но хочется же чем-то замечательным делиться с другими.

– Я не хочу. Потому что так всё портится. Два года назад Сухой Мост был лучшим местом города. Там собирались панки, байкеры, художники, театральные режиссёры, хиппи и даже белые воротнички. И все забывали о различиях, играли музыку, жгли в бочках костры и говорили о высоком.

– А потом?

– Такой же энтузиаст написал статью для «Северный город говорит». Не вы, кстати? – он резко поворачивается и смотрит на Чарли.

– Нет-нет, но я поняла, о чём ты. Хорошая, кстати, была статья, – она осекается, – с журналистской точки зрения.

– Ага. Настолько, что после неё хлынули… – Майки замолкает. – Зеваки. А за ними следом и торгаши. И всё, никакого единения не осталось.

– Как же так, если людей стало больше?

– Всё это ерунда. Объединиться вокруг идеи, а не коробки с кедами – это совсем другое.

Они сворачивают на узкую улицу, на которой практически не осталось целых домов. Часть из них завешана алой сеткой, другая – открыто заявляет миру о своей аварийности, выпячивая выбитые стёкла и шелестя обрывками занавесок. Чарли ёжится, подумав о том, каково жить в таком доме и всё время думать, что он вот-вот развалится. Будто подслушав её мысли, один из домов сбрасывает с себя кусок металлической крыши. Он с грохотом валится на землю, рухнув в гору сухих листьев. Те подлетают в воздух, вальсируют немного и тихо опускаются, спрятав под собой металлическй кусок.

Засмотревшись на их танец, Чарли чуть не наступает в открытый колодец. Майки хватает её за руку, подтягивая обратно.

– Эй, осторожно!

– Ну и райончик! – присвистывает Чарли. – Тут хоть что-нибудь не разваливается?

– Памятник Труду, – усмехается Майки.

– Покажешь?

– Он по пути.

      Дорога, по которой идут Майки и Чарли с Цок-Цоком на плече, расползается множеством морщинок-трещинок, которые хрустят, как ледяная корочка. Майки подгибает правую ногу и целится прямо в очерченные пространства, играя в невидимые классики. Чарли прислушивается к его ритмичному топоту и звучному хрусту асфальта; они напоминают ей одну мелодию.

– Это Personal Jesus?

– Да! Отличный слух. Теперь такую, – Майки прыгает с одной ноги на другую, а потом резко преземляется сразу двумя; он повторяет свои движения несколько раз.

– Пф, легко, – Чарли узнаёт ритм с трёх прыжков. – это же We Will Rock You.

– Кар! – Цок-Цок возбужденно хлопает крыльями.

– Он говорит, что тоже её сразу узнал.

– Ладно, а что если?.. – Майки встаёт на цыпочки, потом резко подпрыгивает в воздух и приземляется только на левую ногу, пропрыгав на ней три шага, он разворачивается на пятке; его комбинацию завершает два шага с притопами назад.

– Psyсho Killer! – радостно кричит Чарли.

– Да! – смеётся Майки. – А вот и памятник, кстати.

      Они останавливаются у постамента, из которого вырывается рука, держащая огромный серп. Памятник по углам покрыт бирюзовой ржавчиной, но на фоне остальных сооружений выглядит как новенький.

– Поставили ещё при царе Горохе, – говорит Майки, – и вот, всё ещё стоит, не шатается. Вот что такое проверка временем.

– Нет, ну просто обложка для выпуска «Наследия социализма», – изумляется Чарли, – особенно если сфотографировать на фоне всех этих развалюх.

– Теперь я знаю, как выглядит религиозный журналист, – хмыкает Майки. – Вы во всём видите информацию для материала. – Ну да, – Чарли пожимает плечами, – профессиональную деформацию никто не отменял.