Когда защитно-агрессивная часть мозга активируется, требуется некоторое время, чтобы снова начать ясно мыслить. Я глубоко вздохнула и провела руками по волосам, будто пыталась удержать голову от взрыва.

– Эмили.

– Им нечего здесь искать. Пусть ищут Паоло.

– Я знаю. Просто они должны… – на этих словах Элли заерзала, как будто сиденье было горячим.

Я подняла руки в знак капитуляции и медленно заговорила:

– Я знаю, ты в ужасном положении.

Элли была явно благодарна за то, что я признаю это.

– Он просто старательный. Он будет двигаться дальше. – Подруга коснулась моей руки. – Я уверена.

Но у меня было другое мнение на этот счет.

В течение следующих нескольких дней я еще четыре раза говорила с обладательницей дельфиньего ожерелья. Когда я разговаривала с ней по телефону в своей квартире, ее голос звучал так, будто принадлежал кому-то другому – другой женщине, не соответствовавшей ее компактному, загорелому телу, или не носившей украшений с дельфинами, или жившей в южном штате. Достаточно ли трудится полиция? Я не знала. Меня занимало только то, достаточно ли она трудится, чтобы найти Паоло.

– Мы работаем над идентификацией других пузырьков с лекарствами, – сказала женщина-полицейский.

– Нет, нет, там было только мое лекарство, – возразила я.

Она затихла на секунду, после чего объяснила:

– Мы уже проверили. Было два пустых пузырька. Они находились в центральной консоли джипа, их мы и пытаемся идентифицировать. Ранее вы сказали, что не знали о том, что мистер Феррера принимал лекарства по рецепту врача.

– Я совершенно уверена, – сказала я женщине излишне твердо, потому что сама внезапно засомневалась.

– Возможно, что-то для лечения синдрома дефицита внимания?

Женщина назвала лекарство от СДВГ.

– Ничего подобного, – сказала я, отчаянно желая, чтобы это было правдой. Это была неправда. Не совсем правда. Я вспомнила кое-что, о чем Паоло как-то проговорился. Как давно? Месяцы назад. Он упомянул о желтой таблетке, а потом сказал, что это все его лаборантка. Стажер. Они оба приняли по половинке, когда работали допоздна, и это напомнило ему предэкзаменационную гонку с зубрежкой километров текста, когда Паоло был студентом. Он поспешил закрыть эту тему, и я быстро забыла об этой желтой таблетке, потому что он закружил меня в танце. Мы медленно танцевали на моей кухне. Паоло рассказал, сколько они уже сделали вместе, насколько важна их работа. Я отпустила мысли об этом гулять туда, куда уходят мимолетные мысли, – до этого самого момента. А теперь это воспоминание вернулось, как песня, которую я больше никогда не хотела слышать, потому что однажды она застряла у меня в голове. Оно пробудило в моей душе жутко неприятную, какую-то детскую смесь из чувства вины и искреннего недоумения.

После того как мы закончили разговор, я повесила трубку и уставилась в окно. Он злоупотреблял медикаментами и скрывал это?

Во время следующего звонка офицер объяснила, что право Паоло на частную жизнь, по мнению департамента, истекло. Они разговаривали с его друзьями, коллегами. Когда она рассказала мне о том, что общалась с семьей Паоло в Аргентине, я почувствовала некое иррациональное смущение, как будто я потеряла Паоло – их брата, их сына, – как браслет, который одолжила.

Женщина-коп объяснила, что полиция не рассматривает это дело как убийство, потому что нет достаточных доказательств. Они проверили банковские счета Паоло и мои.

– Все соответствовало тому, что вы нам рассказали, – добавила она, хотя в южном говоре женщины, словно крошечные колючки, застряли осуждающие нотки.