Темно-красные пятна крови охотник увидел издалека. Он подождал еще немного, покараулил.

Тихо.

Убедившись, что опасности нет, пошел на гнетущий вызывающе-тревожный красный. Лук убирал на ходу. Понимал уже, что кто-то поохотился здесь. Кто-то чужой. Наглый. Жадный. Свои так не делают.

Постепенно приближаясь, уже понял, что не олень. Издалека подумал, что женщина. Она лежала в центре снежной поляны. Белая рубашка до пят почти сливалась с примятым покровом снегом, но в районе живота ярко расплылось и уже заледенело большое пятно обильно вытекшей крови. Длинные темные волосы безжизненно лежали на снегу. Сколько не пыталось солнце, оно уже не могло отогреть их.

Подойдя ближе, охотник слегка нахмурился — понял, что ошибся. Не женщина — мужчина, зрелый. Чужой отнял его жизнь не сразу. Прозрачно-зеленые глаза мертвого распахнуто смотрели в серое небо, бескровный рот был приоткрыт. Прикинув что-то, охотник отвел взгляд, не спеша спустил с плеч завязанный в шкуру солонец, бережно сложил его в корыто брусок за бруском.

Так и думал — почти все слизали.

Управившись, охотник накрыл тело оставшейся шкурой, постоял около него с минуту, и молча развернулся, направляясь обратно в саркастично усмехающийся молчаливый лес.

О находке надо было доложить хозяевам леса.

***

— Вы — Кларисса?

Серебряный голос настойчиво звучал в моей памяти глубоким вечером, а затем и ночью. Не смолк он и после нескольких часов беспокойного сна. С рассветом я решительно приступила к работе над очередным эскизом пристройки к замку, надеясь хоть так вернуть себе собственную голову. Результат удручил: прилежно проведя за черчением несколько безрезультатных часов, я зло разметала бумаги по комнате. Там, на схематичных эскизах в глубине анфилад, в проемах дверей, в центре залов стояла высокая белая фигура. Моя собственная рука бесконтрольно рисовала Ингренса на всех доступных поверхностях. Король не выходил из мыслей, даже не собирался!

За все свои сто двадцать лет я никогда не сталкивалась с такой реакцией на мужчину. Как ни рылась в памяти, не вспомнила ничего подобного.

«Разве я сходила с ума, когда увидела впервые того же Цвергиса? Ничего подобного! Я подумала, что он весьма недурен. Весьма недурен! И говорить — могла! Чуешь, Клари?! Вот адекватная реакция! Нет, это помешательство, какое-то помешательство!»

К завтраку предпочла не спускаться. Тихо выскользнув из дома в зимнее утро, я решительно направилась в ближайший лесок и там, по колено утопая в вязком снегу, делала вид, что прогуливаюсь. Я рассчитывала, что холод с физической нагрузкой приведут меня в чувство. Заодно рассуждала.

«Я же разумная? Разумная. Значит, я могу просто перестать о нем думать».

И я принудительно вспоминала сильный загорелый затылок Хрисанфра, отчетливо видела за ним длинную очередь из Зеленохвостых предков и уговаривала себя восхищаться. Древняя ветвь. И порода, ох, какая породистая порода. Это сочетание светлых глаз и темных волос... И мужественность, такая мужественность, как ее... Умеренная.

Восхищаться достоинствами Хрисанфра оказалось подобным набиранию воды в решето: ослепительно-белый образ короля нагло заслонял потенциального жениха, достоинства которого благополучно просачивались через белое сито, оставляя только какие-то капли. У меня получалось только сравнивать.

Крепкие руки Зеленохвостого виделись грубыми относительно белых рук Ингренса, а пальцы — короткими относительно королевских пальцев. Как сравнивать найденную в лесу палку и тонкий смычок, каким водят по скрипке? Так коренастая кривая сосна с изогнутым стволом и беспорядочными лапами во все стороны не идёт ни в какое сравнение со стройным прямым кипарисом.