И не придёт он не потому, что сочтёт её бесполезной – расчёта в их отношениях вообще-то никогда не было, – а потому что не простит ей вот этой молчаливой попытки заставить его хоть капельку унизиться.

Потому, в очередной раз перешагнув собственную гордость, Оксана начала разговор первой. К тому же ночью её мальчик выложился по полной и заслужил конфетку.

– Да вообще труба, – помрачнел Глеб. – Она какая-то невменяемая, эта ваша Фурцева. Отчислением грозит…

– А из-за чего у вас с ней тёрки?

– Да нет никаких тёрок. Какие могут быть тёрки с преподом, ещё и с тёткой? Ну, пропускал я её пары. Она теперь в позу встала, мол, не ходил, значит, хрен тебе, а не экзамен.

– Ну да, Фурцева ужасно не любит, когда её пары прогуливают. Это для неё прямо как личное оскорбление.

– Ненормальная…

– А в деканате что говорят?

– Ну, дали срок до конца этого семестра. Так-то я в зимнюю сессию всё сдал кроме этой гребаной культурологии… ой, прости.

– Да ничего, я не Фурцева, я не отождествляю себя с предметом, который веду.

– Жалко, что у нас вела не ты. Я бы даже не прогуливал... наверное, – голос его вновь обрёл знакомую, волнующую хрипотцу.

Оксана зарумянилась, улыбнулась ему.

– А с Фурцевой ты не пробовал договориться?

– Представь себе, пробовал, – Глеб невесело усмехнулся. – И просил, и чуть ли не умолял. Эта грымза и слушать ничего не хочет. Притащился к ней с конфетами, так она меня чуть не загрызла. Ну вот на днях согласилась на пересдачу, по ходу, тупо для проформы. Так завалила, естественно, хотя я и готовился. Ну и всё, теперь упёрлась: никаких больше пересдач. Ни единого шанса. А мне без её экзамена, сама знаешь, тупо не дадут допуск к летней сессии, ну и, короче, отчислят. Я ж на бюджете. Так что эти месяцы я ещё побарахтаюсь, а там – адьёс, альма-матер, здравствуй, юность в сапогах.

– Ну, подожди, Глеб. До сессии у тебя есть ещё почти три месяца. Что-нибудь придумаем.

– Да что тут придумаешь? Ты знала, кстати, что ректор её родственник? Меня в деканате просветили. Так что с ней даже не потягаешься.

– Да я не в том смысле. Я имела в виду, что попробую сама с ней договориться. Попрошу за тебя. Вот.

– Спасибо за порыв, но что-то я сомневаюсь, что она тебя послушает.

– Почему? – вдруг обиделась Оксана. – Мы ладим с Анной Борисовной. Она меня уважает, ну, в смысле, хвалит. Помогает…

– Ну, прекрасно. Попросишь за меня – перестанет и хвалить, и помогать.

– Зря ты так. И не такая уж она и грымза, как ты говоришь. Она, конечно, строгая, жёсткая, ну и упёртая, да. У неё там какие-то свои железные принципы, но ладить с ней можно. И договориться тоже. А в неформальной обстановке – так тем более…

– В неформальной обстановке? Это как? – удивился Глеб.

– Ну, мы иногда на кафедре… остаёмся… ненадолго. Если день рождения у кого-нибудь из наших, ну или ещё какой-то повод. Выпиваем по чуть-чуть, а иногда просто чай с тортиком. Ну что ты так смотришь?

– Фурцева тоже… по чуть-чуть? – недоверчиво спросил Глеб.

– Ничто человеческое ей не чуждо.

– Да уж. Пьяницы, – хмыкнул он, отчего-то повеселев.

– Я, между прочим, помочь тебе хочу.

– Извини, просто я был уверен, что Фурцева – биоробот и питается исключительно энергией студентов. Ну а серьёзно, если получится, то было бы круто, конечно. Я буду тебе страшно благодарен.

Глеб придвинулся к Оксане, перекатившись, навис над ней.

Ни к селу ни к городу подумалось: решил, что пора начать благодарить прямо сейчас?

Эта едкая мысль немного портила момент, хоть Оксана и замерла в предвкушении, чувствуя, как тело немедленно отзывается на его близость, а затем и на ласки.